Именно эта ухоженность немчика вызвала у Семенова приступ какой-то особой злости, он даже захрипел, на скаку загнал плетку за голенище сапога и опечатал конский бок ножнами шашки – не так это страшно коню, как если бы опечатал плеткой, но больно.
Сотник и не заметил, как остался один – скакал и скакал за немчиком, не видя, что происходит вокруг – увлекся, – и оторвался от своих спутников, верных забайкальцев. Но и от добычи своей, до которой оставалось всего ничего – рукой дотянуться, – Семенов не хотел отказываться, словно на этом упакованном в добротную амуницию немчике для него свет клином сошелся: сотник загадал: изловит пухлогубого глазастого вояку – и судьба воинская у него сложится так, как надо, не изловит – все пойдет наперекос.
Тугой встречный ветер свистел у Семенова в зубах, свистел по-настоящему, разбойно, немчик разбойный свист этот, похоже, слышал, корчился на лошадиной спине, стремясь сделаться ниже ростом, неприметнее, меньше, зыркал испуганно глазами назад, верещал что-то – похоже, призывал на подмогу, но куда там – его однополчане-одноэскадронники спасали собственные шкуры, скакали не оглядываясь.
Сотник сомкнул зубы. Свист исчез. А без свиста скакать как-то неинтересно, азарта того нет.
– Вр-решь, не уйдешь, – пробормотал сотник вновь, открывая рот. Свист возник опять.
Продолжалась эта странная скачка долго – минут семь, но Семенов заставил немчика уйти с накатанной грунтовой дороги в поле, где лошади увязали в мокрой фиолетовой земле, потом снова загнал на грунтовку – по ней все-таки легче было скакать. В конце концов сытый мерин под немчиком стал спотыкаться и всадник, испуганно вываливая из орбит крупные светлые глаза, остановился, поднял дрожащие, испачканные грязью руки. Сотник неторопливо засунул шашку в ножны, подъехал к немчику и сдернул с него, будто хомут через голову, перевязь с саблей в блестящих ножнах, проговорил тихо и устало:
– Все, отвоевался ты… Пукалку свою тоже сымай, – показал пальцем на карабин, о котором за все время погони немчик так и не вспомнил, – она тебе ни к чему…
Тут подоспели запыхавшиеся забайкальцы, дружно позадирали лохматые папахи:
– Н-ну, ваше благородие! Вы и даете!
– Чего? Чем недовольны? – Сотник недоуменно глянул на казаков: может, он действительно совершил проступок, требующий наказания?