В чёрно-желтом спортивном костюмчике, с каштановыми вьющимися волосами длиной ниже лопаток и с тёмно-карими огромными глазищами на пол лица она представляется эдаким ярким пятном на фоне спокойных светло-бежевых стен.
Пожёвывает нервно нижнюю губу и ковыряет носком белого кроссовка пол.
С такой кукольной внешностью она легко могла попасть на обложку детского журнала, но вместо этого вынуждена слоняться по больничным учреждениям и быть подопытной мышкой для врачей.
Вот она, несправедливость жизни, во всей её, блин, красе.
– Приятно познакомиться Ева. Меня зовут Василина. Или просто Лина.
Сглотнув ком, набухающий в горле, я протягиваю девчушке ладонь и замираю. Не дергаюсь, не шевелюсь и немного боюсь, что дочь Холодова не захочет идти на контакт.
Но она легонько пожимает мои пальцы и смотрит пронзительно сквозь частокол длинных пушистых ресниц. И это, вопреки выставленным мной барьерам, воодушевляет.
– Пойдём покажу тебе свой кабинет. У меня там есть плюшевый кролик Хэппи, несколько кукол Братц и железная дорога.
На самом деле, пару игрушечных полотен трудно назвать полноценным железнодорожным полотном. Но моих слов хватает, чтобы заинтересовать Еву.
По крайней мере, в её медовых омутах загорается огонек любопытства, и она делает робкий шаг вперёд.
– А ещё у меня есть печеньки.
Уточняю я для того, чтобы заполнить неловкую паузу, поднимаюсь на ноги и разворачиваюсь. Между лопаток тут же вонзается сотня раскалённых иголок.
Это Холодов метит меня своим фирменным испытующим взглядом.
И если прежняя я от такого пристального внимания обязательно растянулась бы на полу и ободрала бы коленки. То нынешняя я добирается до рабочего места без приключений.
– Оставь нас наедине, пожалуйста.
Пропустив малышку вперёд, я переступаю через порог, тормозя Холодова. Упираюсь ладонью ему в грудь и ожидаемо натыкаюсь на яростное сопротивление.
– Я хочу присутствовать. Видеть, как ты общаешься с Евой.
– Ты будешь мешать нам, Артём. Она будет отвлекаться. Я тоже. Я не сделаю твоей дочери ничего плохого. Дай мне спокойно заняться своей работой, пожалуйста.
Говорю я с нажимом и каменею. Минуты превращаются в вечность, серые глаза Холодова покрываются коркой льда, у меня в груди образуется айсберг.
И, когда я уже начинаю думать, что пора прощаться с клиникой и писать заявление по собственному, Артём медленно кивает и отступает, предоставляя мне свободу действий.