Вот сегодня и выдался такой день. Правда, я еще не представлял, насколько он сумасшедший.
– Тогда вперед, к «пяти баракам», – призывно махнул рукой Антипов, сейчас сильно напомнивший вождя мирового пролетариата на броневике – лысый, в кепке и рука указывает путь. Э, что-то меня не туда понесло. Хорошо, что партийные органы мысли пока не читают…
Глава 5
Этот город переполнен самыми разными звуками.
– Берем! Старье берем! Все берем! – требовательно кричит обходящий дворы татарин-старьевщик.
С другой стороны ему как-то уныло, будто из-под палки, нараспев вторит точильщик:
– Точу ножи, ножницы!
Во дворах стук и победные крики – это доминошники радостно колотят костяшками по врытым в землю дощатым столам, забивая козла.
Вечером то с одной, то с другой стороны зазвучат патефоны, а на танцплощадке в парке закрутятся фокстроты и танго.
– Ура! Падай, ты убит!
– У меня граната! Получи!
Это носятся после школы по улицам вездесущие пацаны с деревянными самодельными автоматами, играя в войну, – самые несчастные выступают за фашистов. Мальчишки побольше сражаются в ножички и пристенки.
Звон и стук долгожданного трамвая, отчаянные крики людей, которые с трудом утрамбовываются в него:
– Надави сильнее!
– Дышать не могу!
– А ты выдохни!
Обычная жизнь обычных московских закоулков и окраин. Наши охотничьи угодья.
Господи, вроде всего лишь одно отделение милиции, а на территории его обслуживания такое количество всяких закутков, злачных мест, жилых зданий. Это Москва в миниатюре. Здесь и деревянные единоличные строения. И добротные новые дома с горячей водой. И двухэтажные особняки со сквозными дворами, голубятнями, дровяными сараями и подвалами. И парк, и толкучки. И железнодорожная станция.
Вот и те самые «пять бараков», где живет пролетариат с Завода и примазавшиеся к нему. Дома кирпичные, добротные, бараками считаются потому, что там коридорная система – из конца в конец здания идет один коридор с множеством дверей. Один сортир на этаж, зато в теплом помещении, а не на улице. Плинтусы обиты медью, чтобы крысы не прогрызали дырки.
Мы останавливаемся перед одной из таких дверей. Прислушиваемся. Из-за нее доносится приглушенная и грустная мелодия Глена Миллера. Сменяется музыкой Дюка Эллингтона. Одно время было полно трофейных пластинок с этими музыкантами. Вот и тут крутят трофейные пластинки.