«Так это же Иван… это же он… тот самый!»
И вспомнила она, как ещё до войны приезжал из соседнего села к ним на танцы этот высокий, красивый парень и всегда искал глазами её, синеглазую Мотрю. Видимо, пришлась она ему по душе.
«А почему это он с ними… с этими продажными?» – подумала было Мотря, да вовремя спохватилась. Что-то прочла она в глазах Ивана такое, от чего радостно забилось сердце.
– Ну, так пусть… – сквозь зубы процедил рябой. Видно было, что он побаивается того, третьего – крепкого, статного на вид. – Иди, одевайся… стерва советская! – вдруг снова истерично взвизгнул он и, отойдя в сторону, наполнил воздух грязной, нецензурной бранью.
Затем достал смятую пачку немецких сигарет и, не спуская с Мотри цепких, налитых ненавистью глаз, закурил, сплёвывая прямо на пол.
– Спасибо тебе, Иван… – еле слышно, одними губами, прошептала Мотря, с внезапно вспыхнувшей надеждой продолжая всматриваться в лицо своего неожиданного защитника.
– Иди, иди… да быстренько там! – снова резанул слух грубый окрик рябого.
Мотря быстро вошла в комнату. Сердце её бешено колотилось.