Она ударилась о паркет с глухим, тяжёлым стуком. Звук разлетелся по комнате, будто расколов тишину надвое. Паркет отозвался скрипом и еле слышным дребезжанием, словно жалуясь на внезапный удар. Тело безвольно осталось лежать, слегка качаясь от удара, как кукла, сброшенная с высоты.
Маммон стоял над ней, высокий и грозный, словно воплощённое обвинение. Его голос был холодным и чётким, каждое слово звучало как удар хлыста.
– Ты хоть понимаешь, что натворила? – Его копыта гулко скрипнули о паркет, когда он сделал шаг вперёд. – Все последствия, все проблемы, всё – из-за твоей беспечности.
Девушка лежала на полу, связанная, со спутанными волосами, которые падали на лицо. Она не могла ни подняться, ни возразить, только беспомощно слушала, как каждое слово вонзалось в её сознание.
– Ты думала, это останется безнаказанным? Думала, что никто не заметит? – Маммон нагнулся ближе, и в его глазах пылала смесь гнева и разочарования. – Теперь, смотри, где ты оказалась.
Её дыхание было тяжёлым, и она крепко зажмурилась, стараясь не встречаться с его взглядом. Паркет под её щекой холодил кожу, а верёвки впивались в запястья, напоминая, насколько она беспомощна. Он внезапно перестал говорить, и в комнате повисла зловещая тишина. Его тяжелые шаги эхом раздавались по паркету, как предупреждение о надвигающейся угрозе. Он подошел ближе, и она почувствовала его присутствие даже с закрытыми глазами – холодный, как тень надвигающейся беды.
– Ты даже не представляешь, что тебя ждёт, – его голос был низким и угрожающим, почти шепот, но от этого звучал ещё страшнее.
Он подошёл ближе, его копыта гулко стучали по паркету. Наклонившись, он протянул руку, будто чтобы коснуться её, но остановился на полпути, словно смакуя саму мысль о том, что она теперь полностью в его власти.
Он опустился на одно колено, наклонившись так близко, что она почувствовала его дыхание у своего уха. Маммон прищурился, оглядывая её лежащее на полу тело с выражением, в котором жадность смешивалась с презрением. Его взгляд скользил по ней, словно оценивая что-то, что ему принадлежит.
«– Ты даже не понимаешь, как дорого стоили твои ошибки», – произнёс он, и его голос дрожал не от гнева, а от жадного удовлетворения. – Теперь ты – моя расплата.
– Знаешь, что самое прекрасное? – сказал он с ядовитой усмешкой, его глаза блестели хищным блеском. – Всё, что ты могла дать, теперь принадлежит мне. Даже твой страх.