Тут-то и пора, пожалуй, мне начинать грустную историю конца предков моих – рода тлухеди, кои во времена незапамятные стали тлинкитами из эяков. В Якутате всё было как на Ситке: те же утеснения и обиды со своими особыми бедами. Не знаю почему, но Баранов так и не заплатил Якутатскому куану цену, обещанную за землю под русскую крепость, и это стало занозой. А главное – посельщики перекрыли рыбным запором реку Тавал. И он не только не давал тлинкитам спокойно проплывать с моря к жилу своему, но и не пускал лосося в озёра, что грозило людям настоящим голодом. Но все слишком боялись русских и их силы и потому терпели что было мочи.
Однако всё ж нашлось у них слабое место, которое их и сгубило. Взяли они в обычай привечать самый малый из родов тамошних – тех самых тлухеди. Возможно, морочились они тем, что люди эти были как бы из их друзей эяков, ибо говорили на том же языке. Я не знаю. А только привечали тамошние русские тех тлухеди, и вождь их Танух вовсе прослыл другом коменданта якутатского. Русские промышленные давали им приют и работы многие, за которые правда слишком часто забывали платить, то ли в дружбу засчитывая, то ли из скупости обычной. Тлухеди же то за тяжкую обиду принимали, особо когда насмехались над ними куашковцы>54 и при том жестоко, ибо позволяли они с собой обходиться как с рабами, и где было сыскать больший позор.
Ещё когда Танух набрёл на берегу на разбитую и брошеную русскую лодку и выдернул гвозди, чтобы сколотить могильный ящик для родича своего, то русские не придумали лучше, чем ославить его вором и даже смертию за то грозить. И было то сверх терпения его.
На большом совете куана Танух сказал: «Из-за этих русских к нам идёт голод, и всем нам смерть грозит. Так лучше умрём ныне как мужи достойные». Но не все поддержали его. Старший тоён Салва, коего русские на Кадьяк с собой брали и окрестили Фёдором, воевать с ними не пожелал. И Танух в сердцах отрезал громко: «Значит, я сделаю это сам!» Посему пошли за ним только тлухеди да кое-кто из других молодых, чьи сердца горели чувством и жаждой подвига, не обременённые опытом и разумом старших. Салва же, хоть от дела того и отстранился, но и мешать не стал.
Всего русских с алеутами и прочими, мужчин и баб с детьми, в крепости жило до сотни. Сгубило их то, что у тлухеди, и в первую голову у Тануха, вход в крепость был вольный. Потому и плану Тануха препон не вышло. День он выбрал к концу лета