А ты говоришь, что в бока твои плешивые оливковое масло втирают вместо валерьянки… Послушал я, Мартыша, как ты там «страдаешь», и такая жаба меня задавила, аж слезы на глазах выступили.
А Петрович сидит сейчас на навозной куче и ворчит себе что-то под клюв. Ага… разобрал. Говорит, что ты в голову раненый и что у тебя в мозгах пуля застряла.
Принять его, как следует, мне не удалось, откель у бабки трудодни? Сам давно на вольном выпасе: кручусь у колхозной столовки, жду когда ведра с объедками на помойку понесут.
После того, как я хозяйское добро от мышей-то не уберег, меня с довольствия сняли совсем. Димон так прямо и сказал: «Гуляй, Вася, ешь опилки. Я – хозяин лесопилки!».
Нет на этого стервеца ваших «зеленых». У нас тут – только «синие», и Димон – один из них. Полгода от «белочки» лечился – не помогло. С утра не выпил – день пропал. Как самогонки отхлебнет, так сразу диким становится: глаза красные, фиксы вперед и монтировкой перед собой машет: «Всех порешу, животные!».
Совсем до ручки дошел: вещи из дому пропил, в том числе и мешок с просом. Теперь даже несушек кормить нечем, не то, что твоего немецкого туриста, без конца орущего: «Беспррредел!».
Пытался его в курятник на обед пристроить, так куры, в страхе за свой харч, чуть башку ему не проломили. Корова Петровичу по мордасам хвостом съездила, а козел рогом поддел, чтобы тот не выпендривался.
И поделом! Он, хоть и представитель Евросоюза, но ведет себя не дипломатично: Мефодия обозвал мутнорылой козлиной, Зорьку – убогим парнокопытным, кур – безмозглыми пернатыми, быка Буяна – колхозным геморроем, хряка Борю – навозной кучей.
Куда с ним ни пойдешь – везде блажит: «Голь перекатная! Рвань подзаборная!». Весь нервяк, Мартыша, я с ним пожег. Попугаю-то что? Проинспектировал нас и восвояси убрался, а мне здесь оставаться.
С таким трудом провел я его на колхозный ток! «Гуляй, Петрович, – говорю, – ни в чем себе не отказывай!», так, вместо «спасибо», услышал: «Дерррьмо! Отстой конкррретный!». Не я, конечно, – зерно наше. Совсем попка с катушек слетел в своих заграницах. Все время требует пророщенных семян, измельченных орехов и какого-то попа-корна. А где я их добуду?
Взял я его с собой на свадьбу к Верещагиным. Те как раз Зинку свою выпихивали за одного городского урода в золотом ошейнике. Знатный ошейник – в два хвоста шириной! И днем, и ночью светится – куда там твоему немецкому, который с лампочками. И машина у него ненашенская с номерами VOVA. Крутяк, одним словом. Верещагины вокруг Вовы этого хороводы водят.