Я другая. С самого детства мне так казалось. Кроме того, что меня дразнили – «Зачем тебе такие большие губы?», – с первого взгляда я особенно ничем не выделялась. Но всегда чувствовала: что-то отделяло меня от мира. Это «нечто» ощущалось как момент тишины, пауза, которая требовалась мне, чтобы осознать происходящее вокруг. Это пространство творчества и мечты, пространство «между», где застывало всё, что случалось со мной – настаивалось, оценивалось, приобретало форму. Высокая чувствительность и наблюдательность дали возможность заметить его еще в детстве.
Проявлялась эта инаковость, например, в одежде. Во времена моего детства решиться на смелый образ было сложно. О насмотренности не было и речи. И я нашла свой особенный стиль, без претензии на звание самой модной девочки в школе. Минимализм со мной случился до наступления эпохи минимализма: черная кофта, серые брюки, волосы всегда на прямой пробор и в пучок. Тогда так было совсем не принято, ведь только-только появилась возможность покупать себе разноцветные заколки и одежду. Помню, модно было носить капор. И у меня он тоже появился, правда, в момент, когда уже был у всех, отчего стал мне совершенно не нужен. Я не кичилась тем, что не похожа на других, я не знала, что с этим делать. Просто тихо хранила в себе это ощущение. Мне очень хотелось, чтобы кто-то разглядел меня настоящую.
И очередей мальчиков за мной никогда не было – я оказалась для них слишком сложной. Моя взрослость, конечно, отразилась и на отношениях: всё могло быть только серьезно. Мне хотелось сохранить себя для настоящих чувств, той самой любви. Когда вокруг все бегали на свидания и были «с кем-то», я иногда грустила, но меняться ни за что не была готова. Тогда мне казалось, что со мной что-то не так, ведь в летнем лагере мальчики не приглашали меня танцевать под «Руки вверх!».
В моем мире я до сих пор пишу письма тонкой ручкой, читаю бумажные книги. Ношу нательный крестик на простой веревочке. Из косметики у меня – крем для лица, а духам я предпочитаю запах кожи, скошенной травы, жженой осенней листвы.
Всё принятое обществом, что перечило моим внутренним устоям, тут же отзывалось во мне защемлением в области ключицы, угрызениями совести или желанием сбежать. Делиться переживаниями я не считала нужным, оттого примерно полжизни вела внутренний разговор с собой: «Я другая, что же это значит?» Всегда со всеми дружила, но душа нараспашку – это не про меня. Наверное, поэтому мне так странен этот сегодняшний открытый настежь мир, где многое делается напоказ, где говорить о сокровенном с толпой – новая норма. Я его люблю, но он очень не похож на мой.