В первый же день у мамы украли телефон. Просто стащили со стола на террасе ресторана, одним ловким движением, пока она отвлеклась. Это был, знаете, такой символичный жест от города: «Добро пожаловать, наслаждайтесь!»
Мы гуляли по набережной, ели чуррос с горячим шоколадом. После поднялись на гондоле на Монжуик, откуда барселонский порт раскидывается, как гигантская картина. Мы смотрели на город сверху, и отец сказал что-то вроде:
– Видишь? Теперь это наш новый дом.
Но внутри меня что-то протестовало.
Нет. Это не мой дом.
Школа… О, школа – это вообще отдельная тема.
Большая, частная, с несколькими кампусами, футбольным полем и зоной для прогулок с пушистыми соснами. Всё сделано в стиле «дорогие детки дорогих родителей». Тут такие ученики, что смотришь их Инстаграм – и понимаешь, что ты, конечно, нищеброд в сравнении с ними.
Дети бизнесменов и топ-менеджеров корпораций, наследники богатых каталонских семейств, респектабельные индусы – все с идеальными улыбками, одеты в old money и чем-то в глазах, чего у меня нет. Полная уверенность, что в их мире все стабильно.
И среди них с какого то перепугу оказался я, простой московский парень Илья Штерн.
С моим рюкзаком, купленным ещё в Москве, кроссовками, в которых я проходил полтора года, и карманными деньгами, которых не хватит даже на половину их ежедневных расходов в кафе. В моем мире стабильности не было от слова совсем.
Первую неделю я тестил почву. Оценивающий взгляд, покер-фейс, полное безразличие. Я умею казаться человеком, которому всё равно.
Но на самом деле мне не всё равно.
Я быстро нашёл общий язык с ребятами, которые говорили по-русски. Мы как-то сразу поняли друг друга без лишних слов.
Наверное, у нас у всех выработалась какая-то внутренняя защита – что говорить, как отвечать.
Если спрашивают про войну, мы обычно говорим: «Мы против, как и все нормальные люди».
Мне, если честно, немного проще, чем многим, кто приехал из России.
Теоретически я могу сказать, что я еврей.
И это даже не ложь. Дедушка Штерн – вполне себе настоящий, хоть и обрусевший до невозможности. Ну а что вы хотели? Советский Союз, ассимиляция, все дела. Он не празднует шаббат, не носит кипу и, скорее всего, никогда не открывал Талмуд. Но фамилия у него еврейская, и этого, как оказалось, вполне достаточно, чтобы в нужный момент сказать: «Я вообще-то еврей», если вдруг разговор заходит в опасную зону.