Винни дергает застежку снова и снова. Сильнее, сильнее – у нее немеют пальцы, а пульс стучит в барабанные перепонки. Банши будет здесь с минуты на минуту. Винни так нужна вторая ловушка. Надо установить ее и уходить…
Шелестят кусты. Появляется банши.
Она так близко, что с человеком ее уже не спутаешь. То, что издалека можно было принять за зеленую накидку, на самом деле ее бархатисто-блестящая кожа, свисающая с костей. Ее волосы струятся длинными серебристыми прядями и словно светятся изнутри. Ее лицо, подобное человеческому, удивляет гладкостью и спокойствием, будто плач дарит ей свободу. Будто он освободит и Винни, стоит ей только отдаться этой боли.
Винни роняет рюкзак и выпрямляется. Она знает, что бежать нельзя, но надо куда-то двигаться, если она не хочет оказаться на пути своей единственной ловушки, когда та сработает.
Это все, что у нее есть. Эта жалкая, крошечная ловушечка, которой могло и вовсе не быть, – ее единственный шанс.
Банши вытирает глаза, продолжая плакать. Ее когти блестят, и Винни замечает, что пальцы у чудовища без суставов; каждый палец похож на толстый шприц, готовый вонзиться в плоть. И Винни приходит в голову абсурдная в данных обстоятельствах мысль: «Рисунок надо подправить».
Банши делает один шаг вперед. Винни делает мучительно-осторожный шаг назад. Это должно быть безопасно. Она ведь не бежит. Она делает второй шаг. Третий…
Чудовище молнией бросается к Винни, сверкая серебристыми прядями, издавая душераздирающий вопль. Винни казалось, что в такие моменты время замедляется. Разве не так показывают в кино? Но время и не думает замедляться. Банши уже перед Винни. Вот она уже над Винни, а сама Винни рухнула спиной на землю. Ловушка с ядовитым туманом не сработала.
Лица банши не разглядеть: чудовище слишком близко, да и света не хватает. Но Винни чувствует вес ее кошмарного тела. Ощущает ее дыхание, зловонное и затхлое, как древний саркофаг, который открывают впервые за тысячи лет.
Винни хочется драться. В глубине души, помня, что бежать нельзя, она хочет сразиться с кошмаром и убраться отсюда. Но она не может: она настолько раздавлена горем, что тоже начинает плакать. И это не просто всхлипы, как были у банши, а тяжелые рыдания, которые подступают к горлу и вырываются наружу.
Она скучает по папе. Ей горько, что он предпочел дианов семье. Горько, что он предпочел дианов ей.