Некогда единая, совершенная сфера света, теперь она была лишь памятью, рассыпанной по черному бархату мириадами мерцающих слез. Осколки. Одни – яркие, дерзкие, соперничающие со звездами. Другие – тусклые, призрачные, как затухающие угольки воспоминаний. Старая Элиза, травница, у которой жила Селена, говорила, что это шрамы на лице ночи, оставленные гневом забытых богов. Рыбаки шептали о битве света и тьмы, случившейся так давно, что даже камни успели позабыть ее эхо. Но Селена знала – чувствовала – что истина была сложнее и страшнее любых легенд.
Потому что часть этой раны жила в ней.
Там, под тонкой кожей левой груди, чуть выше сердца, ощущалась не просто пустота. Это была воронка, всасывающая тепло, вибрирующая ледяным эхом далекого взрыва. Иногда, в моменты покоя или, наоборот, сильного волнения, она наполнялась призрачным, неземным светом, видимым лишь ей одной. Этот свет был ее тюрьмой и ее единственным сокровищем. Связью с расколотым небом, с магией, что пропитала саму ткань этого мира.
Память услужливо подбросила картинку: маленькая девочка, заблудившаяся в лесу, пахнущем грибами и страхом. Слезы горячие, соленые на губах. И внезапное сияние в ложбинке под корнями древнего вяза. Кусок застывшей ночи, холодный, как смерть, но пульсирующий живым, манящим ритмом. Подними. Коснись. Любопытство, древнее, как мир, пересилило детский ужас. Пальцы коснулись гладкой, ледяной поверхности – и мир взорвался беззвучным светом, стирая сознание. Очнулась она уже на опушке, недалеко от деревни, с гудящей головой и новым, неизбывным ощущением внутри. Осколок исчез. Или, вернее, нашел новый дом.
С тех пор ее жизнь стала хрупким равновесием. Днем – обычная девушка, помощница травницы, знающая шепот трав и повадки лесных зверей. Но ночью… или в минуты гнева, страха, даже сильной радости… сила просыпалась. Неуправляемая, дикая, как испуганный зверь. Цветы распускались под ее взглядом неестественно быстро, их лепестки светились фосфорическим блеском. Утреннее молоко в кувшине могло подернуться ледяной коркой в самый жаркий полдень. Однажды, когда сын мельника, жестокий задира Йонас, загнал ее в угол у старой мельницы, желая срезать ее волосы – такие же темные, как южная ночь – она в отчаянии пожелала ему провалиться. И Йонас, споткнувшись на ровном месте, рухнул в глубокую грязь у мельничного колеса, сломав руку. Селена убежала, задыхаясь от ужаса и… странного, злого удовлетворения, смешанного с тошнотой. Что я наделала? Нет… не я. Оно. Ледяной укол под ребрами подтвердил ее худшие опасения.