– Боже… – прошептала София, непроизвольно сжимая руку Лоры. Ее пальцы дрожали, а глаза широко раскрылись от смеси страха и очарования.
В этот момент Лора резко дёрнулась, как от удара током. Её лицо исказилось гримасой боли, она судорожно схватилась за живот и упала на колени, вырвав прямо на серый гравий подъездной дороги. Рвота была странного желто-зеленого оттенка, с вкраплениями чего-то темного, что Дэвид предпочел не разглядывать.
– Мам… – хрипло позвала Лора, когда приступ закончился. Она подняла голову, и Дэвид увидел, как зрачки дочери неестественно расширились, почти полностью заполнив радужную оболочку. – Там… в окне на третьем этаже…
Дэвид медленно поднял взгляд, следуя за дрожащим пальцем дочери. Третье окно справа – оно было чуть уже других, с арочным завершением. В первый момент оно казалось пустым, просто темным прямоугольником в стене. Но затем он заметил…
На подоконнике, будто только что поставленная кем-то невидимым, стояла кукла. Фарфоровое лицо с нарисованными румянами и стеклянными глазами было обращено прямо к ним. Её кружевное платье, некогда белое, теперь пожелтело от времени, а одна рука была поднята в странном жесте – то ли приветствие, то ли предупреждение.
Самое жуткое было в её глазах. Даже с такого расстояния Дэвид мог разглядеть, как в них отражается свет – будто кукла действительно смотрит на них, следит за каждым движением.
– Это просто старая игрушка, – пробормотал Дэвид, но его голос звучал неуверенно. – Вероятно, осталась от прежних хозяев.
София молчала, её взгляд был прикован к кукле. Вдруг им всем показалось, что уголки нарисованного рта кулы дрогнули, растягиваясь в улыбке. Но в следующий миг тень от облака скользнула по фасаду, и иллюзия рассеялась.
– Я не хочу туда заходить, – прошептала Лора, цепляясь за мать. Её голос дрожал, а пальцы впивались в рукав Софииного кардигана так сильно, что побелели суставы.
Дэвид глубоко вздохнул и сделал первый шаг к крыльцу. Гравий хрустнул под его ногами, звук эхом разнесся по пустующему парку. Где-то в глубине дома что-то ответило ему тихим скрипом – будто Блэквуд-холл наконец-то проснулся и готовился встретить своих новых обитателей.
Первая ночь
Комнаты особняка оказались обставленными с пугающей сохранностью – словно предыдущие хозяева просто испарились в воздухе, оставив всё на своих местах. В гостиной стояли кресла с выцветшей обивкой, на столике лежала пожелтевшая газета 1923 года, а в камине сохранился пепел последнего, давно остывшего огня. В воздухе витал запах старины – смесь воска, пыли и чего-то сладковато-гнилостного, что застревало в горле.