– В туалете? – спросил я, нахмурив лоб.
– Давай специально для тебя, Бен, построим фразу по-другому. Вам можно заходить сюда, чтобы использовать туалет по прямому назначению. Но вам нельзя здесь шататься и валять дурака. Во время перемены ты должен быть на улице.
– Мне нужно было поссать.
– Что-что?
– Надо было пописать, – поправился я. – А на этой перемене я наказан, так что выйти на улицу не могу.
– Вот как? – Он приподнял бровь. – Тогда вам дополнительное наказание в обеденный перерыв. Всем троим. В двенадцать ко мне в класс, и не заставляйте меня вас искать.
Я вернулся за свою парту как раз перед звонком об окончании перемены. Когда в класс вошли остальные, я, опустив голову, дорисовывал хоккейного вратаря. Я был на взводе, и разговаривать ни с кем не хотелось. Сидеть в классе на перемене – это всего двадцать минут, пережить можно. А вот обеденный перерыв – это уже сорок пять минут, сиди и дохни от скуки. Это еще хуже, чем остаться в школе после уроков. После уроков учителям самим охота домой, поэтому подержат тебя минут десять, пока собирают свои вещички и приводят класс в порядок.
Я слышал, как Хомяк хвастался хет-триком – на перемене они гоняли в футбол теннисным мячиком. Не слышать его было невозможно. Он говорил в два раза громче всех остальных, особенно когда запыхался или был в запале, как тогда.
– Бен, чувак, ты такое пропустил, вот мы оттянулись! – почти закричал он на меня. – Глотать записки в классе – с этим надо завязывать.
– Отвали, – огрызнулся я. – Это все твоих рук дело.
– Не можешь терпеть жар, парнишка, – проваливай с кухни!
Тут надо кое-что сказать о Хомяке.
Его родители были хиппи, круглые сутки под кайфом, и никаких правил в доме не существовало – возможно, поэтому Хомяк и считал, что ему сойдет с рук что угодно и где угодно. Но важнее другое: выражались его родители исключительно штампами. То ли они слишком обкурились, чтобы выражаться как-то более оригинально, то ли видели в этом особый шик, трудно сказать. Но стоило зайти к Хомяку в гости, сразу услышишь: «Забей на это, крошка Чаки», или «Что, язык проглотил, приятель?», или «Только время нас рассудит, мой малыш», или «Обожаю тебя больше жизни, придурочек» – да-да, родители Хомяка так его и называли: «придурочек». И вот Хомяк примерно год назад перенял любовь родителей к штампам и теперь сыпал ими по поводу и без повода. Поначалу это меня здорово доставало, тем более что эти штампы он часто запускал не к месту, но сейчас я перестал обращать на это внимание – привык, Хомяк есть Хомяк.