– Ничего не было! – к горлу подкатывает огромный комок, который никак не сглатывается, на глаза набегают слезы. – Это… Это случайность. Чья–то неудачная шутка!
– Теперь наставить рога мужу называется ничего не было? – ярость сверкает в почерневших глазах мужа. – Кого ты лечишь, Ксения?
– Я тебя прошу, просто поверь мне! – Слезы катятся по щекам до подбородка, щекочут кожу. – Лёня! Любимый! Выслушай!
Подаюсь вперед, к мужу, с единственным желанием: обнять его крепко–крепко. И чтобы он обнял меня в ответ и сказал, что верит. Любит. А того, кто подстроил все это и сфотографировал, найдет и сотрет в порошок, чтобы неповадно было зариться на счастье четы Игнатовых.
Но муж скидывает со своих плеч мои руки, с силой и нескрываемой брезгливостью отталкивает меня от себя. Не удержавшись, падаю спиной назад, промахиваясь мимо дивана. Неудачно приземляюсь на копчик. Острая боль пронзает все тело, на мгновение в глазах становится темно.
Но не это меня в данную минуту беспокоит, а то, что фактически мой ненаглядный поднял на меня руку. Намеренный толчок сравним с ударом.
Не моргая, смотрю снизу вверх на монстра, что склонился надо мной. Ледяной взгляд пригвождает к полу. Боюсь его до чертиков. И самое страшное, что достучаться до мужа не получается и помощи попросить не у кого.
– Лёня, пожалуйста… Ближе тебя у меня никого нет и никогда не было. Эти фотографии – ненастоящие. Я тебе не изменяла, клянусь. Если ты мне не веришь, то…
Мне больше незачем жить, – слова застревают в горле.
Закрываю лицо ладонями, захлебываясь слезами.
– Еще скажи, что это фотошоп, – шипит мне в лицо.
Увы, это не фотошоп. Но я вдруг отчетливо понимаю, что доказать, что измены не было, не смогу. Не знаю как.
Мое молчание и втянутая в плечи голова дают ответ Лёне.
– Какая же ты дрянь, Ксения, – медленно, с ядом, опасно–приглушенным голосом проговаривает. И каждое его слово – острый гвоздь в наш счастливый брак. – Я весь мир готов был положить к твоим ногам, впахиваю, как Папа Карло, до ночи, а ты… Шл@ха!
Ругательство вбивает кол в сердце. Щеку обжигает смачная пощечина. Такая сильная, что моя голова дергается в сторону, я тут же рукой зажимаю левую половину лица. Она горит так сильно, будто с нее живьем содрали кожу.
Затравленным зверьком смотрю на Леонида и вижу по его глазам, что любые мои оправдания он не примет. Не поймет. Не услышит.