– Я вот-вот отправлюсь туда…
– Куда, мама? Куда? – спрашивала Горислава, чуть ли не крича, и вместе с этим её слёзы текли ручьём, а страх усиливался.
Тут в спальню вернулся Иннокентий и вновь приблизился к жене.
– Врачи скоро приедут.
Но Светлана будто не слушала мужа и, ласково посмотрев уже на него и взяв второй рукой его руку, сказала:
– Я скоро отправлюсь туда. Но не горюйте, прошу вас. Я продолжу быть рядом с вами, и вы будете чувствовать моё присутствие.
– Нет, не говори так! Ты бредишь, моя дорогая. Это пройдёт.
– Нет, любимый, нет, я знаю, что говорю. Поэтому и прошу вас: живите спокойно и счастливо. Я буду и далеко, и близко одновременно. Я всегда буду с вами, всегда буду любить, оберегать и присматривать за вами, мои хорошие. Вы только не печальтесь. Мы всегда будем рядом друг с другом. Потом вы сами в этом убедитесь.
Но Горислава не до конца поняла слова своей мамы, в отличие от Иннокентия, не способного что-либо возразить жене после таких её слов. В следующее мгновение руки старушки опустились на кровать, глаза окончательно закрылись, а её грудь перестала подниматься и опускаться. Увидев маму уже без дыхания и с холодом по всему телу, девочка почувствовала ещё большую, пронизывавшую насквозь дрожь, из-за чего последовала странная физическая боль. Горислава испытала потрясение от окончательного осознания того, что не покидавший её страх, который казался ей необоснованным, странным, приводившим в замешательство и давившим на мозг, воплотился в реальность. Дочь крепко обняла свою маму в попытках согреть её, разбудить. Но согревалось разве что лицо старушки, так как прямо возле него находилось горячее и влажное детское личико. К большому несчастью, Светлана уже не была способна отреагировать на беспомощный крик собственного ребёнка. Иннокентий, тоже потрясённый тем, что видел и что отказывался осознавать, не раз прикасался к жене, звал её, пробовал обмануть себя тем, что это его сон. Но, увы… Горькое и трагичное событие без какой-либо жалости ранило сердца двух прекрасных людей, пошатнуло их сознание.
Похоронили Светлану на сельском кладбище, селе мертвецов, молодых и старых по длительности проживания там. Печальную церемонию посетила та часть села М., которая хорошо знала её. Кто-то всем сердцем оплакивал бедняжку, считая её после стольких лет знакомства и сближения чуть ли не дорогим членом своей семьи. Кто-то горевал исключительно из приличия или потому, что старушку было жалко обыкновенно, по-человечески. А кто-то не стеснялся махать рукой на трагедию, воспринимая её Смерть как пустяк, ведь Светлана была не каким-то там общеизвестным, гениальным и любимым всей страной или миром человеком, чья кончина стала бы больным местом для многих сердец, широко обсуждаемой и равносильной потери человечеством чего-то великого, светлого, того, что редко ему дарует Бог. На этих похоронах Горислава впервые услышала слова «Смерть», «умереть», «покойница»…