Зита опасливо на него покосилась.
– Вы христианин, господин фон Таузендвассер.
Брови, как крылья черной чайки, свелись над безупречно выточенным носом потомка берберов, визиготов, остготов, одного викинга и всей Золотой Орды.
– Это всего лишь свеча, – сказал Фриденсрайх. – Источник света необходим каждому путнику. Вечереет. Зажигайте свет.
И будто в подтверждение словам, в потемках, просветлевшие глаза маркграфа, как две луны, озарили повозку, затерявшуюся в нигде.
Повозка дернулась, покосилась, запнулась на ухабе, бросила Зиту на Фриденсрайха. Плечи соприкоснулись, локти и тот промежуток между ребрами, у которого нет названия ни в одном человеческом языке, но всем известно, что от него произошло.
Дыхание Зиты прервалось. Ее собственные глаза потемнели. Зрачки расширились. Щелкнула кремнем о кресало. Зашипел фитиль. Затрепетало пламя.
Зита закрыла лицо руками и зашептала на нездешнем языке слова старинного обряда:
– Благословен Ты, Царь Вселенной, освятивший нас своими заповедями и повелевший нам зажигать свечу Священной Субботы. Подари мир этим господам, благополучие и всяческое процветание.
Джоконда перекрестилась.
– Что же дальше? – спросил Фриденсрайх, устанавливая свечу в горлышко откупоренной бутылки.
– Дальше… я плохо помню…
– Существуют вещи, которые забыть невозможно. Вспоминайте, Зита.
Встали мужчины и женщины в белых одеждах, чтобы приветствовать Царицу Субботу, – головы покрыты. Кубок вина наполнился мадерой, а дом – сакральной тишиной. Лишь только старый сад шелестел ветвями. Лишь только фонтан журчал в патио. Лишь только пламя десятков свечей потрескивало на каменном подоконнике. Лишь только ангелы стучали в двери. Лишь только сердца детей отбивали ритм еще непрожитых жизней, и всех жизней, прожитых до них.
Слова старинной молитвы полились из уст старика. Справа налево, справа налево – слова. Передавалась чаша из рук в руки по кругу поколений, который не разбить, который не прервать. Испили все из чаши благодатной. Разломал старик хлеб. Поцеловал в лоб всех по старшинству. Благословил. Застыло дыхание мира, и величественной поступью, в одеянии из света и золота, Суббота вошла в Сарагосу.
– Придержи коней, Оскар!
Фриденсрайх застучал в стенку повозки. Колеса заскрипели. Лошади заржали. Колымага встала посреди ночной степи.