В этот монастырь многие приезжали ради встречи с известным на всю Россию батюшкой. Собственно, за этим приехали и Алена с Настей. Алену очень волновал вопрос выбора пути; идти ей монашеской стезей или оставаться в миру. Почему ее волновал именно этот вопрос, она и сама толком не знала. Но девушка твердо была уверена, что существует проблема выбора пути, которую ей необходимо срочно решить именно здесь. Настя поехала просто за компанию, так как она не знала, о чем конкретно ей спрашивать у батюшки. В ее жизни особых проблем, требующих подобного вмешательства, не было, а зачем еще беспокоить старца, с которым сотни страждущих искали встречи, она не знала.
К батюшке они в ту поездку попали действительно без очереди. Встали затемно, почти ночью. Алена разузнала, что старец будет принимать на полунощнице (самая ранняя служба в пять утра).
В монастырской гостинице очень многие поднимались в такую рань. Паломники, похожие на тени, почти сливаясь воедино с предрассветной осенней мглой, медленно тянулись в сторону собора. Неслышно, как летучие мыши, в развевающихся, словно крылья, мантиях стремительно скользили вышедшие из своих келий монахи. В соборе царил таинственный полумрак; с тихим потрескиванием горели свечи, пахло ладаном и воском; у аналоя, освещенного единственной лампой, монотонным голосом читал семнадцатую кафизму длинноволосый монах.
Знаменитый на всю страну батюшка оказался согбенным стариком низенького роста в схимническом одеянии. Он сидел, сгорбившись на скамеечке, опершись локтями о колени, и безостановочно перебирал четки. Отец Илиодор, так звали старца, казался немощным и слабым. И Насте даже неловко стало беспокоить старого, больного человека; к тому же он был погружен в молитву и словно ничего не замечал из окружающей его действительности, но это было первое внешнее и, как оказалось позже, обманчивое впечатление.
Очередь была небольшой, стояли молча, изредка крестясь на «славу» и «Господи, помилуй», некоторые читали потрепанные молитвенники. Когда подошел черед Насти, она опустилась на колени, как это делали остальные подходившие к схимнику. Это делалось не потому, что так было принято, а лишь из-за того, что отец Илиодор сидел, низко склонив голову и стоять перед ним было неловко, да и невозможно. А говорил он настолько тихо, что приходилось почти вплотную приближаться к его лицу. Опустившись на колени, Настя почувствовала вначале тонкий аромат, исходивший от одежды батюшки, напоминавший запах ладана, а потом и еще нечто, что было не выразить словами. Это нечто казалось некой благодатной всеобъемлющей силой, словно она приблизилась не к немощному пожилому человеку, а к небожителю, державшему в руках не четки, а оружие, и облаченному не в старенькую застиранную ряску и монашескую мантию, а в доспехи из запредельного мира. Но кроме всего этого, было главное: старец излучал любовь, вселенскую любовь, не имевшую ничего общего с тем, что мы привыкли называть любовью. Это было не чувство любви – это была сама любовь. С этого момента от него не хотелось отходить, время словно приостановило свой ход. Все прежнее раздражение, смущение и недовольство куда-то исчезли, Настя не знала, что будет спрашивать, и просто попросила у старца благословения. «На всякое благое дело», – произнес старец и протянул ей сухонькую руку, которая источала тот же аромат.