– Наставьте меня, – робко произнесла Настя, которая никак не хотела уходить.
– Молись и трезвись, за сестру молись, не оставляй ее.
Старец еще раз благословил девушку, как бы давая понять, что отпускает ее. Но она все не уходила. Настя вспомнила, что Алена собиралась спросить про монастырь или замужество, и решила тоже задать вопрос об этом, хотя о монастыре раньше и не думала.
Отец Илиодор тонкими узловатыми пальцами молча перебирал четки.
– Замуж, – задумчиво и с некоторым вопрошанием произнес старец, – окончишь институт, а там и замуж выйдешь, только храни себя до этого от всякого блуда. Иначе не сможешь выйти за того, кто будет тебе дан. Последнюю фразу Настя совсем не поняла. Но ушла от старца словно на крыльях. Следующей шла Алена.
Насте захотелось выйти на улицу, вдохнуть полной грудью и побыть одной. Тихая радость воцарилась в ее душе, и особая тишина и покой. Покой и тишина в природе словно вторили ее настроению, мелкий осенний дождь, так называемый грибной, серебряными нитями, как паутиной, пронизывал посиневший от занявшегося рассвета воздух. Разбуженная синица в кустах пела грустную монотонную песню прощания с летом.
«Как хорошо, и как хочется жить, и вся жизнь впереди. И как хорошо быть с Богом, как я раньше жила без веры и без Господа?» – думала Настя. Потом она вспомнила слова старца о сестре – вначале не поняла, какую сестру он имел в виду, а потом ее осенило, что это Алена. «Только откуда он узнал, что я приехала не одна? Что я глупости думаю, он прозорливый, и этим все просто объясняется».
Вечером на всенощной Настю уже все радовало. Стройно пел монашеский хор, горело множество свечей. Яркий свет, наполненные глубочайшим смыслом возгласы священников… Настю уже не смущала черно-серая толпа народа. Странные женщины, замотанные в платки, в ужасных темных юбках до пят или в ситцевых платьях какого-то монашеско-деревенского покроя в мелкий горошек или цветочек с длинными, почти до пола, четками в руках. Девушку больше не удивляли заросшие, нестриженые, небритые и, скорее всего, немытые мужики в экстравагантных ватниках и грязных кирзачах и прочие странные и убогие личности, иные из которых походили на умалишенных, заполнявшие церковь. Все вдруг встало на свои места, обрело высший смысл, перестало раздражать и шокировать. Впереди была целая жизнь, своя собственная жизнь, свой путь, который достанется ей и за который ей нести ответственность.