Борос замыкал шествие. Его шаг оставался твердым, но в нем не было прежней размеренной уверенности. Он шел, напряженно вглядываясь в серую мглу, его рука не отпускала рукоять единственного оставшегося ножа. Потеря друга, предательство (как он это воспринимал) легли тяжелым камнем на его верное сердце. Он злился – на Линоса, на этот чужой город, на самих себя – но его гнев был тихим, глухим, спрятанным под привычной маской суровой непроницаемости. Он молчал, потому что не находил слов, способных выразить ту бурю, что бушевала внутри.
Кассия шла между ними, тонкая фигурка в мокром плаще. Она единственная, казалось, была сосредоточена на пути. Время от времени она останавливалась, сверяясь с картой, или указывала на едва заметный поворот тропы. Ее практичность (Первая Агапе) и выбор направления (Второй Сторге) не позволяли ей поддаваться эмоциям. Цель была ясна, путь намечен, и нужно было двигаться вперед, несмотря ни на что. Но Арион заметил, как плотно сжаты ее губы и как напряженно она всматривается в карту, словно ища там не только дорогу, но и подтверждение правильности их выбора. Возможно, за ее внешней собранностью тоже скрывалась боль и сомнения, которые она не позволяла себе показать.
Дождь то усиливался, превращаясь в холодный ливень, то снова затихал, но не прекращался совсем. Мир вокруг был серым и однообразным: мокрые скалы, редкие, чахлые деревья, низко висящие тучи. Краски словно вымыло из этого края, оставив лишь оттенки серого и бурого. Воздух был холодным, пронизывающим. Они промокли до нитки, одежда неприятно липла к телу, а тепло костра в охотничьей хижине казалось воспоминанием из другой жизни.
Они шли уже несколько часов, когда тропа начала уходить круто вверх, на перевал между двумя мрачными, безлесыми холмами. Подъем был тяжелым, камни скользили под ногами, ветер здесь дул особенно сильно, бросая в лицо колючие капли дождя.
– Привал… скоро, – выдохнул Арион, останавливаясь, чтобы перевести дух и дождаться отставшую Кассию. – Там… за перевалом… должно быть укрытие.
Никто не ответил. Лишь тяжелое дыхание и шум дождя нарушали тишину. Они стояли на полпути к вершине, три одинокие фигуры в сером, безрадостном мире, объединенные лишь общей дорогой и общей печалью. Рассвет их нового пути был омрачен тенью потери, и дорога на север обещала быть долгой, холодной и очень одинокой.