– Этот корень можно есть, – говорила она, выкапывая из-под камня невзрачное растение. – Горький, но питательный. А вот эти ягоды – не трогайте, ядовитые. Борос, здесь склон осыпается, иди левее. Арион, следи за камнями сверху.
Ее спокойный, деловой тон успокаивал, придавал уверенности. Она не жаловалась, не показывала усталости, хотя Арион видел, как бледны ее щеки и как темные круги залегли под глазами. Она просто делала то, что нужно было делать для выживания их маленькой группы. Физические трудности и суровая необходимость выживания вытесняли все остальное, сплачивая их по-новому – не через слова и эмоции, а через общее преодоление, через молчаливую зависимость друг от друга перед лицом дикой, равнодушной природы. Воспоминания о Линосе и душевные терзания отступали на второй план перед лицом холода, голода и изматывающего пути.
Нехватка еды и растущее напряжение
Дни сливались в однообразную череду подъемов, спусков, холодных ночевок и скудных привалов. Суровая красота северных предгорий уже не замечалась, уступив место одной, всепоглощающей мысли – о еде. Их запасы, собранные в Герасе и Фитии, таяли с удручающей быстротой. Вяленое мясо давно кончилось, сухари приходилось делить на крошечные порции, а съедобные коренья, которые находила Кассия, были горькими и не насыщали.
Голод стал их постоянным спутником. Он проявлялся не только сосущей пустотой в желудке, но и слабостью в ногах, головокружением, растущей раздражительностью. Их темп замедлился, привалы становились чаще, но не приносили облегчения. Молчание между ними теперь было не только от печали, но и от апатии, вызванной недоеданием.
Арион старался подбадривать друзей, делился своей мизерной порцией с Кассией, видя, как она бледнеет от усталости, пытался шутить, но его слова звучали неубедительно даже для него самого. Он чувствовал себя ответственным за их положение, но не знал, чем помочь. Охотничьи навыки у него были слабее, чем у Бороса, а знания Кассии о съедобных растениях в этой местности были ограничены. Беспомощность и страх за друзей грызли его изнутри, подпитывая сомнения.
Борос мрачнел с каждым днем. Он несколько раз пытался охотиться на мелкую дичь – белок или птиц – но в этих скудных каменистых местах живности было мало, а та, что была, оказалась слишком пугливой и быстрой для его единственного, хоть и тяжелого, ножа. Он возвращался с пустыми руками, его лицо становилось еще более суровым, а кулаки сжимались от бессильной ярости. Он чувствовал себя обязанным накормить своих друзей (Первая Филия), но не мог этого сделать, и эта неспособность помочь (Третья Агапе) ранила его гордость и верность.