– Пять минут до полного эффекта, – проинформировал техник. – Ваше выступление назначено через восемнадцать минут.
Арлекин кивнул, наблюдая, как алхимик растворяется в толпе. Сквозь усиливающийся туман эйфории он заметил странную деталь: стандартный инъектор имел красную маркировку, но этот был с золотой гравировкой. Такие обычно предназначались для высшей знати.
Эта мысль ускользнула, когда эйфория захлестнула его сознание полностью. Арлекин шагнул на площадь, и толпа расступилась, узнавая его маску. Шуты были особенной кастой, стоявшей вне обычной иерархии гильдий, – единственные, кто мог говорить правду сильным мира сего, обернув ее в шутку.
Площадь Солнцестояния выглядела как сошедший с ума витраж, разбитый на миллионы осколков и собранный безумным художником. Над головами толпы парили механические левитирующие платформы, на которых музыканты извлекали звуки из инструментов, усиленных нейросинтезаторами. Трубы, гудящие в резонанс с имплантами слушателей, барабаны, рифмующие свой ритм с сердцебиением. Музыка становилась не просто звуком – она была физической силой, проникающей сквозь плоть.
Ярмарочные палатки окружали площадь концентрическими кругами – каждый круг для определенного социального слоя. Внешний – для простых ремесленников и крестьян, получающих минимальные дозы эйфории. Ближе к центру – для членов малых гильдий. В самом центре – для знати, военачальников, глав гильдий. А в самом сердце высилась королевская платформа – массивная конструкция из хрусталя и напоминающего средневековую готику металла, усеянная голографическими гаргульями.
Арлекин направился к центру, двигаясь против течения социальной реки. Отработанные движения шута – скользящий шаг, обманчивая легкость, внутренняя пружина, готовая развернуться в акробатическом трюке. Эйфория сделала его тело невесомым, заставила нервные импульсы двигаться быстрее.
– Шут идет! – прокатился шепот по толпе.
И где-то в глубине сознания, сквозь туман блаженства, Арлекин заметил странность: обычно эйфория делала мир мягче, цвета – более размытыми. Но сейчас, с этой необычной дозой, всё стало кристально четким. Слишком четким. Словно кто-то снял защитный фильтр с реальности.
Он видел лица за масками – настоящие лица, а не карнавальные маски и не маски счастья, которые все носили, накачанные эйфорией. Видел усталость, скрытую за искусственным весельем. Отчаяние под слоем химической радости.