Сколько она здесь не была? Похороны матери не в счет, всё равно ничего не видела. Приехала, справила скорбные дела, закрыла квартиру и уехала. И только сейчас вернулась. Отвыкла от суеты и московских скоростей. Но, именно сейчас, раствориться в людском море, мимикрировать и спокойно подумать – это то, что нужно. Как известно, лучше всего прятаться в толпе. Хотя оставаться незаметной Капе редко удавалось. Вот и сегодня ушлый таксист разглядел в толпе её крупную фигуру и, прикинув вес в дензнаках, лихо подрулил:
– Куда едем, дамочка?
Капа назвала адрес и, водрузившись в салон, добавила, глянув недобро:
– Дамочка, говоришь? Давай, крути баранку и помалкивай.
Таксист съёжился и прикусил язык, видимо дамочка не в духе. Кто их разберёт, этих буржуйских жён. А что буржуйка – так сразу видно, расфуфырилась с утра пораньше.
«Та-та-та-та-так хорошо на-на-нам вместе…Та-та-та-та-так хорошо, что просто песня…» – на что-то намекала песенка, звучащая в радиоприемнике. Капа горько усмехнулась. «Да уж, так хорошо, что просто песня».
Дверь в собственную квартиру открывала, оглядываясь по сторонам, как взломщица. «Что за ерунда?». Злилась на себя и никак не попадала ключом в плавающую замочную скважину. «Чёрт!». Наконец, справилась, зачем-то опять оглянулась и юркнула в темноту квартиры. Щёлкнула выключателем, выдохнула:
– Ну, здравствуй, дом!
Сказала специально громко, чтобы развеять непонятный сумбур внутри. Не любила, когда сложно. А всё было сложно в последнее время. Разулась, повесила плащ на вешалку. Сразу прошла на кухню по старой детской привычке. Включила свет, села на табуретку и осмотрелась.
В этой квартире выросла, но почему-то не чувствовала щемящей ностальгии или трепета от воспоминаний. Дом не старался казаться родным и милым. Как-то уменьшился, съёжился что ли, постарел. Вздохнула. Не думала, что вернется сюда такой пустой и растерянной.
– Что ж, – продолжила разговор с безмолвием квартиры, – что сидеть-то. Будем жить дальше. Так? Молчишь? Ну и молчи. Молчание – знак согласия.
Поднялась, хозяйским глазом осмотрела свои владения, прикинула фронт работ по обустройству и пошла внутрь фатально, как сама судьба, которая уже начала вывязывать свой основной, только ей ведомый, узор.
День прошел в уборке-разборке всего и вся, будто надо было враз поменять картинку перед глазами, не брать в новую жизнь ничего лишнего. То, что у неё теперь новая жизнь Капа ни на минуту не забывала, твердила, словно мантру, повторами забивая в себя, как гвоздь по самую шляпку, чтобы уже никогда не вынуть и не забыть. Многое пошло на выброс. Старые вещи не любила, не считала нужным хранить что-либо «на память». «Важное не забуду, а хлам множить ни к чему». Зависла над мамиными фотографиями. Их не выбросила, сложила в одну коробку. «Потом разберу, не торопясь».