– Говорят, город горит, – выдохнул он, его низкий голос дрожал наперекор воле, пальцы сжали нож, костяшки побелели. – Пожары… крики… правда ли это?
Старуха молчала, её острый взгляд скользнул к реке, где ржавый обломок копья плыл, его остриё блестело, напоминая глаз, следящий за ними. Она сжала ещё одну кость, чёрные ногти впились в её узоры, старая сухая кровь осыпалась, смешиваясь с пеплом. Её губы дрогнули, хрип вырвался, и его звуки вились, словно нити, связующие землю и небо.
– Правда… – прошелестела она, её хриплый голос резал тишину, будто лезвие, мутные глаза блестели, словно видели дальше пожаров. – Правда тонет в крови, мальчик. Тяжела она, как кости, уносимые рекой.
Юноша нахмурился, его густые брови сдвинулись, тень легла на лицо, скрывая страх. Он подался вперёд, зажатый в руке нож дрогнул, его лезвие чиркнуло по грязи, оставив борозду, тут же заполненную тиной. Его дыхание ускорилось, грудь вздымалась, будто он бежал от невидимой угрозы.
– Но кто? – спросил он, голос сорвался наперекор смелости, тёмные глаза искали её взгляд, но она смотрела мимо, в ночь. – Кто жжёт город? Воины? Кланы? Или… император?
Старуха хмыкнула, её сухой смех треснул, как ветки под сапогом, костлявые пальцы бросили ещё кость в огонь, пламя взревело, чёрный дым взвился, рисуя тени: фигуру в шёлке с блестящим кинжалом и другую, в мантии, чья кровь текла, как река. Она наклонилась к костру, седые волосы упали в пламя, но не загорелись, их концы дымились, пахнущие тленом. Её острый взгляд впился в юношу, будто клинок, его тело дрогнуло, нож выпал, утонул в пропитанной сыростью грязи.
– Не имена важны, – хрипела она, низкий голос вплетался в треск углей, будто ночь пела её устами. – Ненависть их ведёт, мальчик. Ненависть… и то, чего они не смеют назвать.
Юноша замер, его блестящие глаза сузились, сухие губы шевельнулись, но слова застряли. Он смотрел на реку, где чёрный обрывок ткани с вышитым когтем застрял в тростнике, его нити рвались, словно надежды, гаснущие в ночи. Дрожащие пальцы потянулись к грязи, выдернули нож, его тупое лезвие отражало языки пламени. Он сглотнул, грудь сжалась, воздух, пропитанный гарью, резал лёгкие, но он не отводил взгляд от старухи, чья тень росла наперекор свету.
Река шипела громче, её мутные воды несли кости, чьи зубы блестели. Чёрные камни торчали из воды, их острые края резали течение, пропитанное кровью, сочившейся из земли. Тростник гнулся, его ломкие стебли падали в реку, тонули, наподобие тайн, которых никто не смел коснуться. Сгорбленная старуха поднялась, её рваный плащ колыхнулся, кости на стенах звякнули, их звук резал ночь, словно крики, затихшие вдали. Она шагнула к реке, ветхие сапоги хлюпали в грязи, оставляя следы, растворявшиеся, будто её правда не принадлежала миру. Её пальцы, сжимавшие кость, дрогнули, вырезанные узоры блестели, пропитанные тленом, и она бросила кость в воду, где та утонула, пузыри взвились, словно души, ищущие покой.