– Матушка!
Дола резво отпрыгнула, ажно грядку перескочила, и юбка выскользнула из пальцев.
– Ах, едва не докоснулась! О чем думаешь, дуреха?!
– Матушка… – Крапива вскинула взгляд, в глазах стояли слезы.
Мать глядела на нее сверху вниз подобно бездыханному идолу.
– Коли ко мне кто посватается… ты же… неволить не станешь?
Утешила бы. Подула на волосы, слово мудрое сказала. Но Дола обидно рассмеялась:
– Да кому ты нужна! Коли кто возьмет хворобную да гулящую, я первая ему поклонюсь!
Мать говорила что-то еще. Уму-разуму учила, наказывала не злить боле княжича. Крапива вроде и слушала, а в ушах звенело. И только печальная песнь сорной травы, засыхающей в борозде, достигала усталого ума.
* * *
Рожаниц знали по всем Срединным землям. Но если ближе к Северу берегини почитались не больше, чем прочие домашние духи, то в стороне, граничащей со шляхами, они стояли рядом со Светом и Тенью. Оно и понятно: шляхи своих жен хранили подобно сокровищам. Кому им еще поклоняться, как не дарующим жизнь?
И в Тяпенках, куда степняки давно уже захаживали, как в свои владения, богиня тоже заняла почетное место. Потому и главной в деревне стала Матка, а не мужи-дзяды, – диво дивное для срединного народа! Потому, случись беда, Крапива шла не к грозным идолам, что возвышались над Старшим домом, а к той единственной, что всегда утешит и утрет слезы. Травознайка шла к Рожанице.
К вечеру Крапива переделала дела по хозяйству и вырвалась из дому. Управилась бы быстрее, да княжич дважды, словно нарочно, оборачивал кувшин с зельем. Приходилось возвращаться в общинный дом, возжигать очаг да варить лечебную похлебку из живоцвета. Дубрава Несмеяныч требовал, чтобы лекарка непременно при нем колдовала, а то, не дай боги, задумает недоброе. Влас же раздувал ноздри и глядел. Глядел так, что Крапива решилась отправиться за подмогой к богине.
По пути отыскав утерянную корзину, она пересекла поле. Горло перехватило, когда по примятым колосьям девка узнала то место, где повалил ее княжич. А не будь у Крапивы проклятья, что сталось бы? Как бы измывался над нею мучитель? Что, если заберет с собой и отыщет-таки способ? Пусть уж лучше никто никогда не коснется, чем… так.
Солнце нещадно пекло голову, мошкара гудела в дрожащем воздухе, и скоро стало казаться, что над Тяпенками зависла беда и все давит, давит, давит… Крапива утерла выступивший над губой пот. До леса оставалось всего ничего. Там укроют ее пышные кроны, убаюкают щебетом птицы.