– Здоровья то у меня много. Бабушка вон десятерых родила. И чё? И ничё. И я ещё рожу, дурное дело не хитрое. А что воспитывай, это вы зря. Как мне одной в общежитии, на стипендию? Мужа нет. Сама еле концы с концами свожу, а тут еще обуза, его же жалко.
– А ты думаешь, ему в дет. доме лучше будет?
– Сказали бы спасибо, что аборт не стала делать.
– Спасибо, – сказал раздражительно заведующий, разведя руки в жесте безысходности.
Они немного помолчали, на какое-то время в кабинете повисла тишина, слегка перебиваемая звуком, работающего вентилятора.
– Ну, и что? Всё-таки, будешь отказ писать?
– Буду.
– Ну, ладно, дело твоё – сдался уговаривающий и протянул женщине чистый листок бумаги, – имя то хоть придумала?
– Да. Было бы хорошо, если бы его Альбертиком назвали. Альберт – сказала она протяжно, вслушиваясь в музыку слова, – красивое имя.
– Красивое, – заключил заведующий.
* * *
Ночью дул сильный ветер. Кто-то разбил окно в комнате, а так как был уже отбой, ребята не решились будить взрослых дежурных и придумали закрыть разбитое окно подушкой. Но, то ли плохо заткнули, то ли подушка не лучшее средство в этой ситуации, холодный зимний ветер постоянно просачивался в помещение, и больше всех от него досталось Альберту, который спал ближе всего к окну. Поток зябкого воздуха никак не давал ему уснуть, как бы он не зарывался в свое худенькое одеяльце. Когда пришло время подъема, Алик уже чувствовал слабость и жар. С большим трудом он заставил себя раскрыть глаза и подняться с постели. Руки и ноги слушались плохо, он взял полотенце и пошел медленной, шатающейся походкой, сквозь суету просыпающегося детского дома, в комнату для умывания. В коридоре ноги подвели, пришлось облокотиться о стену, и тут на него напал кашель. Сколько он не пытался откашляться, кашель не отпускал. Здесь его увидела нянечка Марфа Васильевна. Её всегда веселое, радостное лицо тронула озабоченность:
– Господи! Да, что это с тобой, сердешный?
Она быстро подбежала к Альберту, взяла его за руку, повернула к себе.
– Да, ничего, спал плохо, – ответил он ей и удивился тому, насколько грубым стал его голос.
– Да ты горишь весь. – Приложила она свою ладонь к его лбу. – А ну, пошли-ка со мной. А, вы чего смотрите? Марш умываться, – распугала она стайку любопытных детей-зрителей.