Когда приехали вчера под сумерки и он остановил свой дорогой внедорожник на месте, именуемом Вехрен-тул1, на самой нижней площадке горного села, тянувшегося вверх по зеленому пологому склону, его глаза невольно посмотрели в сторону чандара. Островерхий холм был окутан туманом, и чандара было не разглядеть… Он почувствовал волнение: перед приездом ему приснился чандар срубленным и валявшимся на земле…
У матери Тарлана вошло в привычку попросить остановить машину на Вехрен-туле. Каждый год, приезжая в село, старая горянка с льющимися из глаз слезами выходила из машины, становилась на колени и целовала землю со словами: «Милая моя родина! Сладкая моя земля!» Потом она с помощью сына поднималась (у самой не очень-то получалось) и, воздев открытые ладони, молилась, обращаясь к старым и новым кладбищам, окружавшим село, желала царствия небесного усопшим, просила Всевышнего помиловать в Судный день лежавших в этой земле, отвести живущих здесь от бед и неправедных путей, наполнить их сердца чистыми помыслами.
Такие минуты глубоко затрагивали сердце сына, и он жалел, что увез на чужбину мать, так преданную родной земле, винил себя в том, что самого родного ему человека оторвал от основ. На чужбине как бы ни предоставлялись матери всевозможные удобства, сколько бы ни оказывали ей уважения сыновья и дочери, невестки, внуки, копившаяся в ее душе вдали от села тяжесть младший сын каждый раз чувствовал вот здесь, на Вехрен-туле.
Пока жив был отец, и Тарлану с братьями жилось спокойнее. То один, то другой из них приезжал вместе с семьей, навещал стариков, и большой дом наполнялся радостью. А то бывало, что братья с семьями приезжали все вместе. В такие дни еще сильнее чувствовалась важность и значение родного дома, его завораживающее воздействие, еще сильнее они, вышедшие из этого дома, чувствовали глубину и прочность своих основ, и это чувство их поддерживало, как бы окрыляя, и в далеком Сургуте, ставшем для них второй родиной.
Сыновья очень старались увезти к себе отца с матерью, которые уже не могли должным образом справляться с заботами по дому и хозяйству, но никак не могли их уговорить. Они ни разу не захотели хотя бы приехать в Сургут к ним в гости. Решающее слово оставалось за матерью: «Для чего нам пускаться в те дальние дороги с нашими дряхлыми телами? Умрет один из нас в пути, вам же прибавится забот».