Глава 1
221 год до нашей эры. Огненные знамёна Цинь, кровавые следы побед, ревели по раздробленному Китаю. Цин Шихуан, правитель царства Цинь, с неистовой решимостью, преломляющей волю гор, восседал на троне из чёрного, словно отполированного обсидиана. Его взгляд, пронизывающий насквозь, скользил по лицам придворных, каждый из которых ощущал на себе тяжесть его власти. Его решимость, как сталь, закаленная в горниле бесконечных войн, сияла в жёстком овале лица.
«Семь царств падут», – голос Шихуана, глубокий и властный, как грохот грома, эхом отозвался в залах дворца. Его слова были приговором, от которых ни один из присутствующих не осмелился возразить.
Напротив императора, сидел Линь, молодой чародей, с глазами, словно две бездонные звёздные ночи. Его тонкие пальцы нервно барабанили по столу, выбивая тревожную дробь. Он видел будущее, как сквозь прозрачное стекло, видел кровавые реки и демонов, чьи тени уже простирались над Великим Китаем. Он видел, как великая империя Цинь, рожденная в крови и огненных сражениях, может рухнуть, как карточный домик, под натиском древнего зла.
«Император», – голос Линя дрожал, но в нём ощущалась стальная хватка решимости. «Опасно приближается. Тьма пробуждается».
Шихуан, не отрывая взгляда, молча поднял хрустальный кубок с янтарной жидкостью. Он знал, что Линь не шутит. Он знал, что объединение земель – лишь первый шаг. Шаг в смертельно опасной игре. Он, уже объединенный император, знал, что им предстоит объединить не только народы, но и силы, чтобы противостоять ужасающей тёмной силе.
Внезапно, в тёмном углу комнаты, где горел тусклый огонёк, затрепетал лист, словно пронзённый молнией. Это была Аня, заклинательница, хрупкая, но обладающая непостижимой силой, способная вызывать из земли могучих защитников. Её руки, словно тонкие ветви, нежно, но уверенно, касались воздуха, создавая вихри из пыли и энергии.
«Зарождаются сущности», – прошептала Аня, её голос тихий, но проникновенный, как шелест осенних листьев. «Их жажда крови растёт, как зловещий прилив».
Шихуан поднял взгляд на Аню, на Линя, на своих придворных, и в его глазах отразился ужас. Он понимал. Угроза была не просто политической, она была сродни пробуждению древнего зла, не просто жаждущего власти, но жаждущего уничтожения всего сущего.