Однако, открыть глаза ее заставил все тот же хрипловатый баритон, мужчины, присевшего рядом:
– Эй, ты чего, дура? Чего жмуришься? Глаза открой, сучка, и отвечай, когда с тобой сам купец Богдан Тарасович Демидов разговаривает! Я, меж прочим, первый в Новодворской гильдии!
Глаза она все-таки открыла. Медленно так: поглядывая сначала сквозь щелочки приподнятых век и видя чернобородую физиономию этого самого Демидова. Потом открыла, глаза шире, различая столпившихся у стола мужчин: неопрятных, большей частью пьяных, сыплющих скабрезностями и хохочущих.
– Я не знаю, как я здесь!.. Господи! Боже мой! Честное слово не знаю! Сидела у себя в спальне и!.. Бог же мой, помоги! – Самарина перекрестилась, как умела, делая это, пожалуй, первый раз в жизни. И, пожалуй, неправильно.
– Эй, ты молишься что ли? А кому так? – хохотнул парень, стоявший по правую руку от купца.
– А грудь! Какая у девки, грудь! Дай полапать за пятак! – весело возжелал второй, и уже потянулся к ней.
– Семка, сучара! Лапы убрал! – Демидов ударил того по протянутой руке. Ударил так, что пятерню так и впечатало в столешницу, зазвенела посуда. И пояснил, чтоб ни у кого не было сомнений: – Девку себе беру! Зря не глазейте! И вообще расходитесь!