Но ведь если я спрошу, могу ли принять душ, Прокопьев не разрешит? Мне ведь даже позвонить никому толком не дали. И я теперь, получается, в таком виде буду до самого изолятора? И поеду туда в вечернем платье? Я мало знаю о том, какие там порядки, но в то, что едва приеду, мне дадут привести себя в подобающий вид, как-то не верится.
Коротко и решительно выдохнув, захлопываю дверь душевой. С треском изо всех сил поворачиваю защёлку. Кажется, это первый раз, когда я под давлением обстоятельств решаюсь нарушить правила.
– Валерия Игоревна, откройте дверь. Любое ваше действие сейчас может быть расценено, как уничтожение улик или попытка побега! – сурово заявляет Прокопьев, но за меня вступается кто-то из следственной группы. Голос очень похож на голос Алекса, но, возможно, я обманываю себя и романтизирую того, кого не следует:
– Игорь Владимирович, оставьте девушку в покое. Душ всё равно уже осмотрели, и улик там нет, а через сливное отверстие она вряд ли куда-то сбежит.
Кем бы ни был внезапный спаситель, я ему благодарна. Прокопьев с ворчанием отступает от двери и тут же отвлекается на чей-то оклик. Кажется, они снова что-то изымают и опечатывают. Не важно. Абстрагируюсь, понимая, что не могу сейчас ни на что повлиять, кроме неожиданной возможности принять душ, который вскоре станет для меня непозволительной роскошью.
Скидываю платье и бельё. Встаю под струи воды, не дожидаясь, пока она согреется. Кожа покрывается колючими мурашками, зато я окончательно просыпаюсь и трезвею. Несмотря на то что перед смертью не надышишься, лью на себя сразу столько геля для душа, будто планирую отмыться на год вперёд. Мою голову душистым шампунем. Тру тело губкой, а лицо – специальной пенкой. Бумажный браслет размокает и опадает к ногам ярко-оранжевой полоской. Вытираюсь мягким полотенцем, пытаясь впитать в себя ощущение чистоты, тепла и комфорта, как будто его можно законсервировать, словно малиновое варенье на зиму. Аккуратно расчёсываю влажные волосы. Укутываюсь в махровый халат.
За время моего недолгого отсутствия ничего не изменилось. Квартира всё ещё – проходной двор. Даже не верится, что когда-то здесь было уютно, тихо и чисто. Сейчас снуют туда-сюда следователи, оперативники, понятые, эксперты и просто какие-то незнакомые люди, а Прокопьев руководит ими, как дирижёр оркестром. С уходом ночи в окна льётся тёплый утренний свет. С улицы приятно пахнет началом осени. Останавливаюсь на входе в ванную, поплотнее запахнув ворот халата, и ощущаю себя чужой в собственном доме.