Дальше пошло совсем непечатное и длинное эссе о драных кошках, которое Петрищев произносил несколько монотонно, ворвавшись на пятках отступающего собеседника в лице своей бывшей жены в её комнату… сын спрятался от него за стул, а Людмила Николаевна попыталась развернуться и не пустить Егора Александровича дальше. Он нанёс ей точно рассчитанный апперкот в солнечное сплетение и, после того как она скрючилась и задохнулась от боли, схватил её за волосы, разогнул, поднеся лицо Людмилы Николаевны к своему, и сказал: "Был зайчик белый и пушистый, стал седой и лохматый… помни, чьё мясо ела". Если бы он отпустил волосы, голова Людмилы Николаевны точно ударилась бы о ручку дивана, но он подхватил её под колени и бережно, мягко уложил. Она тут же, как пружинка, опять свернулась в клубок на диване, хватая воздух ртом, а Петрищев оглядел комнату и констатировал: "Хорошо живёшь, телевизор купила, а из-за колбасы с соком такие скандалы!", посмотрел на сына, улыбнулся ему и вышел.
К концу апреля в жизни Егора Александровича наметились перемены. Он похудел на двенадцать килограмм, вернул себе координацию движений и подстригся до модной причёски небритого колобка, став опять неотразимым для женщин. С ним начали снова разговаривать деловые люди, и он часто отсутствовал в квартире, где Людмила Николаевна навела чистоту и распаковала после зимы окна на кухне и в своей комнате. Она более не пыталась выяснять, на каком основании её бывший муж пользуется её холодильником, и уж тем более не пыталась реализовать первоначально возникший план переноса холодильника к себе в комнату.
На майских праздниках Сидоренко сравнительно быстро, с помощью трактора и родственников, посадил картошку на участке неподалеку от дачи и смог выбраться на свидание с Людмилой Николаевной. Жена с Настей были на даче вместе с тещей и свекровью, Павлика удалось пристроить к подруге, у которой тоже был сын такого же возраста, и они устроились на ночь в квартире Юрия Васильевича. В середине ночи Людмила Николаевна рассказала про эпизод своей жизни с холодильником и спросила совета у Сидоренко, что можно сделать в такой ситуации.
Юрий Васильевич был очень озадачен. Его логика подсказывала, что Людмиле Николаевне нужно съезжать с этой квартиры. Но он прекрасно знал заработок бригадира пекарей, рассчитываемый в его бухгалтерии, и понимал, что в этом случае больше половины денег Людмилы Николаевны будут уходить в качестве платы за аренду, а ведь она будет платить ещё и за коммунальные услуги… и телефон… и чем-то надо кормить Павлика. Да и уступать Егору Александровичу казалось неправильным: ведь кто он такой? почему вот Юрий Васильевич не может себя так вести с Ниной Алексеевной, а он – может? Он порассуждал вслух, произнося варианты решения проблемы Людмилы Николаевны, которые казались очень убедительными, пока он их проговаривал, и которые сразу же становились сомнительными, когда она начинала о них думать.