Они шли долго, пока лес неожиданно не разомкнулся, выпуская их на просторную поляну. На её краю стоял человеческий дом.
Бабр остановился. Когда-то, ещё будучи обычным тигром, он видел такие издалека, чувствовал запах дыма, слышал голоса, ловил в воздухе следы жизни, но никогда не подходил ближе. В его мире людские дома всегда значили одно – там живут охотники, а где охотники – там опасность.
Медведь, заметив его заминку, спокойно произнёс:
– Это заброшенное зимовье стало моим приютом, не бойся.
Но Бабр уже не боялся, он смотрел на дом и не мог отвести взгляда.
Дом был не похож на те, что Бабр видел прежде. Его окна и крыша были украшены резными узорами – не грубыми, а тонкими, изящными, словно тень чьей-то бережной руки всё ещё хранилась в древесине. Бабр не разбирался в людских орнаментах, но чувствовал: в них есть что-то живое, что-то не просто созданное, а вложенное с душой.
Вокруг дома, расставленные в хаотичном порядке, стояли вырезанные из дерева звери и птицы: лось с точёными рогами, зубастая косуля, крылатый хищник, застывший в мгновении полёта, тюлень на льдине, даже маленький юркий соболь, будто готовый метнуться в сторону. Они не были случайными, они смотрели, сторожили, жили своей неподвижной, но полной смысла жизнью.
Чуть в стороне от дома раскинулся навес из брёвен, коры и мха. Под ним лежали древесные заготовки, капы, свежая стружка, неудавшиеся работы – словно здесь обитало само ремесло, а не просто его следы.
Бабр почувствовал, как странное волнение разливается по груди, расползаясь тёплой, неспешной волной. Он никогда не видел ничего подобного: здесь было не просто жилище, здесь был целый мир.
Медведь шагнул вперёд, будто ничего необычного не происходило, и Бабр, встряхнувшись, последовал за ним. Они отнесли корягу и свежесобранный кап под навес, аккуратно сложили его среди других заготовок, а потом медведь двинулся к дому.
Бабр помедлил всего мгновение и пошёл за ним.
– Как видишь, я ничего не придумал, – вздохнул медведь.
В его голосе была не просто усталость, а нечто большее – тяжесть, что копилась не день и не два, оседая в словах, как снег оседает в густой хвое. Бабр почувствовал это напряжение, ощущение чего-то невысказанного, и спросил:
– Что тебя тревожит? Ты ведь создаёшь такие прекрасные вещи.
Медведь покачал головой.