До дома оставалась пара ночевок. Ингольв понял, что ужасно волнуется – гораздо сильнее, чем когда уходил в свое небольшое странствие. «А вдруг я не найду нужных слов – объяснить, почему призрачные картины, оживающие на закате, показались мне так важны?» – задумывался он иногда. Впрочем, всласть потерзаться сомнениями ему не дали – на следующий день, когда он сворачивал ночной бивак, в кустах послышался такой отъявленный треск и шум, будто через них ломился молодой лось. Но лесная чаща исторгла не лося, но – неожиданно – Вильманга! Друг-погодок, ушедший с ним в один день на последнее испытание Посвящения! Точно он – его темно-синий плащ, его мареновая рубаха, да шаровары в репьях – он всегда лез напролом, брезгуя обходить заросли. А лицо начищенной медной плошкой сияет, даром что длинные светлые волосы, увязаные в косицу, безнадежно разлохмачены, да на щеке длинная царапина.
– От леший! – удивился Ингольв.
– Так это твоя мунхарпа меня всю ночь морочил, уснуть не давал, рыжий ты пройдоха! – завопил приятель, сгребая в медвежьи объятия Ингольва.
Тот неудержимо расхохотался, от души хлопнув товарища по спине. Он тоже был рад встрече и разом остро осознал, как смертельно истосковался по дому и привычной компании, друзьям и родным. Увидеть сияющую наглую физиономию друга он был рад не меньше, чем успешно пройденным испытаниям до того радовался.
– А я тоже все думаю – что за медведь пыхтит-ворочается там, невдалеке? Не ровен час придет да пообедает мною – вот и взялся песни петь да музыку играть, чтоб отпугнуть зверя, – в тон Вильмангу ответил Ингольв.
Парни снова громко засмеялись, пугая лесных птиц. Дальше они пошли вместе, травя пустые байки о своей дороге. Про самое главное, что такое побудило их повернуть домой, они, не сговариваясь, помалкивали. У Вильманга, кто бы сомневался, баек было в избытке – вот и сейчас заливается варакушкой:
– И тут, представь, ка-ак прыгнет мне на загривок! Я аж чуть в штаны не навалял от неожиданности! Зашипела, лапой гребнула да спрыгнула! Смотрю – кошка! Тут меня аж смех пробрал, а все равно, думаю, был бы я потрусоватее, сиганул бы со страху дальше той кошки, шею бы свернул сдуру. Во, морду поцарапала, зараза! – Вильманг для убедительности повернулся к приятелю.
История была и правда и смешная, и бестолковая, да вот и обернуться по-всякому могла, это приятель верно подметил. Неизвестно, что можно в ночи подумать, увидев светящийся взгляд с дерева, уставившийся прямо на тебя.