Алиса проснулась от звука капель. Не тех, что стучат по подоконнику, а тех, что падали с потолка, оставляя на полу рваные пятна, будто слезы гиганта. Она провела пальцем по влажной простыне – вода была теплой, почти как кровь. *Или это снова игра разума?*
– Доброе утро, солнышко, – голос Лики прозвучал с той сладковатой ноткой, которая всегда предшествовала плохим новостям.
Она сидела в углу палаты, закинув ногу на ногу, и чистила яблоко. Нож скользил по кожуре, оставляя за собой спираль – бесконечную, как их дружба. Или вражда? Алиса уже не помнила.
– Ты опять рисовала на стенах, – Лика кивнула на угольные штрихи под окном. Там, в полумраке, угадывался контур крыльев. Не ангельских, а тех, что Алиса пришивала к своему последнему костюму для перформанса: оугленные, с проволочными перьями.
– Это не я, – пробормотала Алиса, разглядывая свои пальцы. Под ногтями засохла черная пыль.
Лика усмехнулась, отрезая тонкую дольку яблока.
– Доктор Верт хочет тебя видеть. Говорит, ты «прогрессируешь». – Она протянула дольку, но когда Алиса потянулась, отдернула руку. – Он разрешил прогулку в саду. Если будешь… послушной.
Слово «сад» здесь звучало как насмешка. За решетчатым окном маячили силуэты голых деревьев, обвитых колючей проволокой. Когда-то, лет десять назад, здесь пытались разбить розы, но земля оказалась пропитана чем-то едким – может, пеплом, а может, прахом тех, кого клиника «перевоспитала».
…Марк впервые привел ее сюда за год до краха. Тогда Лика еще носила белый халат без пятен, а доктор Верт угощал их чаем с бергамотом и рассказывал о «терапии искусством».
– *Вообразите,* – он тогда щекотал воздух пальцами, будто дирижируя невидимым оркестром, – *что психика – это глина. Ее можно размять, сжечь, превратить в нечто… бессмертное.*
Марк смеялся, обнимая Алису за плечи: «Мы уже бессмертны, доктор. Разве наши инсталляции не доказывают это?»
Теперь Алиса шла по коридору, где стены были увешаны картинами пациентов. Все они изображали одно и то же: женщину с часами вместо лица, стоящую на краю зеркальной пропасти. *Ее*.