– Извините, мы видели вас на пароме. Вы случайно не здесь живете?
– Все верно. Живу здесь с пеленок и этим горжусь!
– Да… правда… вы не подскажете, как нам пройти в адмиралтейский парк, но только со стороны предпортового портала? Мы подумали, что это где-то будет недалеко от порта…
– Вы не одни такие, кто путает этот вход в парк. Да, вам нужно дойди до самого адмиралтейства, а затем повернуть налево, там увидите скульптуру адмирала Волнова. Вот вам туда.
– А не подскажете ещё, это правда, что здесь проживает мастер этого вида искусства, – спросит женщина, протягивая португальскую брошюрку.
– Говорят проживает, но никто к нему не может попасть, за небольшим исключением: он сам определяет, кого можно пустить, а кого – нет. Выбор прост и одновременно сложен: человек должен уметь это созерцать!
– А его работы можно где-нибудь увидеть?
– Боюсь, что его работ нет. Точнее они есть, но… как бы вам объяснить, – посмотрит на мастера. – Они индивидуальны для каждого, и все, с чем вы можете познакомиться – красочные рассказы автора и тайного мастера чувства, коего держите в руках.
– Чтож, извините, что вас отвлекли, – скажет мужчина, не заметив, как пожмет руку Толстова, и затем растворится с женой на площади сеньории. Мужчины за столом продолжали наслаждаться смаком водного бриза с канала, и спадающих бликов на солнцезащитных очках.
– Как я их, правда? – усмехнулся Толстов. – Какие планы на неделе?
– Как обычно работать. Придам некоторым работам законченную форму, что-то непременно сожгу, зачеркну и снова работать.
– Хорошо. Я подумал, может заглянешь ко мне на недельке. У меня на первых этажах открыли новый ресторан! Мне честно было бы плевать, но те красные залы, это невообразимо! И я тебя кое с кем познакомлю, но об этом при встрече, мой друг.
– Где-нибудь вечером, – ответно Толстов кивнул мастеру, продолжив беседу. Толстов в свойственной манере шутил, рассказывал новые придуманные им находу истории, отчего придавал законченный вид безмятежности в атмосфере творца, что подтверждением спокойствия ляжет на его тени.
Время клонилось к тринадцати часам, площадь сеньории заполнялась все большим количеством людей. Допив по последнему бокалу, Толстов откланяется в сторону главного канала, возле которого расположена его квартира, а мастер же, минуя ревы событий сеньории, проследует к растянутому на добрые километры бульвару, быв одним из антиподов улиц сеньории, адмиралтейства, магистрата. Следуя по бульвару в свой особняк, мастер наткнется на один из близлежащих киосков, присмотрев свежую прессу, издающуюся исключительно в бумажном виде. Хотя прессу мастер и не признавал, стараясь как можно реже вглядываться в происходящие события острова, но в этот раз привлекла эстетская отделка первых полос, которым, к слову сказать, тогда мастер не придавал никакого значения. Он купил свежий выпуск, окончательно последовав домой, местами проглядывая в витрины одежды или украшений, но остановился в пару минут, пропустив прежде себя хорошо знакомый вид темно-бордовых лакированных туфель с удлиненным носком, дабы те не замечали его. Те прошли мимо. Свернув с бульвара и минуя несколько улиц, мастер вышел к одинокой тропе, ведущей прямиком к дому.