Мастер предпочитал работать на дому, сделав отдельную комнату для своих работ. Гостиная комната, зал и проход в мастерскую. Мастерская открывалась довольно поздно, к часам одиннадцати или двенадцати, как будет готов капризный характер, однако работы велись регулярно, но никогда в воскресенье. Стоит и дополнить истинный факт Толстова, что мастер принимал не всех посетителей, не только континентальных туристов, но и большую часть жителей острова. Не в силу высокомерного нрава, – хотя большинство так и считало, – а возможностей оценить эти труды и дать достойную плату. Конечно, как мы убедились, о мастере знали, о нем говорили, но местные вежливо умалчивали о нем, делая услугу особенности своей маленькой державе. Один лишь подобный слух придавал туристическую деталь острову – загадку о неком мастере забытого вида искусства. Мастер же простодушно шутил, что в этом нет ничего сверхъестественного.
Сегодня же, ещё до открытия работ, мастер прогуливался по затаенным от большинства глаз холмистой местности, впадающей в русло, а то в бескрайнее море. Стоя на каменистом побережье, он наблюдал за одним и тем же одиноким стариком, не перестающим ловить рыбу. Рыбак казалось всегда находился в одной и той же одежде: синяя рубашка летом, – зимой же синий балахон, – потертые темные штаны, темная трубка контрастно отбивающаяся от седины волос и густой бороды. Мастер проводил взглядом рыбака, отдаляющегося попутным ветром к другим холмистым далям, тот в свою очередь почувствовала на себе взгляд мастера, приветливо поклонившись.
В этих местах мастер ощущал себя несколько особо, несмотря на один и тот же вид, который видоизменяется лишь при контрасте погоды. Здесь он чувствовал себя целостнее, уединяясь мыслями в лабиринтах души. На часах било двенадцать, пора открывать мастерскую. По записи должен быть всего лишь клиент.
За соседним фасадом особняка играло пиано Рахманинова, растворяясь порывом вдохновения в мастерской особняка. Только в этой комнате вещам дозволялось лежать разбросано по углам или на полу, как это было с эскизами. Те занимали места свободных щелей книжного шкафа, того же пола, на рабочих материалах. Скульптуры могли лежать верх ногами на диване или подоконнике, а книги наслаиваться Вавилонской башней. Взгляд мастера спал на закрытое панорамное окно, встречая в отражении собственный зрачок. Затем они растворятся в запахе воспоминания о той, что стояла в этом пейзаже, аккуратно окутавшись идеально белым одеялом. На улице было прохладно, потому она обернулась к нему, придерживая ткань, скрывая свою грудь, но дальнейшее насыщение прекратится с нот симфонии одноименной с островом, и не в этой ли тайне двоих хотел он признаться будущим обвинителям? Увы, как бы нутро ни желало, ему оставалось об этом только молчать. Но прошу немного ещё обождать…