Евгений Онегин - страница 10

Шрифт
Интервал


Хозяин  полный,  а  досель
Порядка  враг  и  расточитель,
И  очень  рад,  что  прежний  путь
Переменил  на  что-нибудь.
LIV
Два  дня  ему  казались  новы
Уединённые  поля,
Прохлада  сумрачной  дубровы,
Журчанье  тихого  ручья;
На  третий  роща,  холм  и  поле
Его  не  занимали  боле;
Потом  уж  наводили  сон;
Потом  увидел  ясно  он,
Что  и  в  деревне  скука  та  же,
Хоть  нет  ни  улиц,  ни  дворцов,
Ни  карт,  ни  ба́лов,  ни  стихов.
Хандра  ждала  его  на  страже,
И  бегала  за  ним  она,
Как  тень  иль  верная  жена.
LV
Я  был  рождён  для  жизни  мирной,
Для  деревенской  тишины:
В  глуши  звучнее  голос  лирный,
Живее  творческие  сны.
Досугам  посвятясь  невинным,
Брожу  над  озером  пустынным,
И  far  niente[83]  мой  закон.
Я  каждым  утром  пробуждён
Для  сладкой  неги  и  свободы:
Читаю  мало,  долго  сплю,
Летучей  славы  не  ловлю.
Не  так  ли  я  в  былые  годы
Провёл  в  бездействии,  в  тени
Мои  счастливейшие  дни?
LVI
Цветы,  любовь,  деревня,  праздность,
Поля!  я  предан  вам  душой.
Всегда  я  рад  заметить  разность
Между  Онегиным  и  мной,
Чтобы  насмешливый  читатель
Или  какой-нибудь  издатель
Замысловатой  клеветы,
Сличая  здесь  мои  черты,
Не  повторял  потом  безбожно,
Что  намарал  я  свой  портрет,
Как  Байрон,  гордости  поэт[84],
Как  будто  нам  уж  невозможно
Писать  поэмы  о  другом,
Как  только  о  себе  самом.
LVII
Замечу  кстати:  все  поэты  —
Любви  мечтательной  друзья.
Бывало,  милые  предметы
Мне  снились,  и  душа  моя
Их  образ  тайный  сохранила;
Их  после  муза  оживила:
Так  я,  беспечен,  воспевал
И  деву  гор,  мой  идеал,
И  пленниц  берегов  Салгира[85].
Теперь  от  вас,  мои  друзья,
Вопрос  нередко  слышу  я:
«О  ком  твоя  вздыхает  лира?
Кому,  в  толпе  ревнивых  дев,
Ты  посвятил  её  напев?
LVIII
Чей  взор,  волнуя  вдохновенье,
Умильной  лаской  наградил
Твоё  задумчивое  пенье?
Кого  твой  стих  боготворил?»
И,  други,  никого,  ей-богу!
Любви  безумную  тревогу
Я  безотрадно  испытал.
Блажен,  кто  с  нею  сочетал
Горячку  рифм:  он  тем  удвоил
Поэзии  священный  бред,
Петрарке  шествуя  вослед,
А  муки  сердца  успокоил,
Поймал  и  славу  между  тем;
Но  я,  любя,  был  глуп  и  нем.
LIX
Прошла  любовь,  явилась  муза,
И  прояснился  тёмный  ум.
Свободен,  вновь  ищу  союза
Волшебных  звуков,  чувств  и  дум;
Пишу,  и  сердце  не  тоскует,