Отряд собирался на равнине неподалеку от лагеря. Есаул Асташка, с коим Архип год назад участвовал в походе на хантов, был старшим в отряде.
– Ничего? – спросил он казаков. Из-под мехового капюшона его был виден лишь беззубый кровоточащий рот. Хворь, охватившая селение, вырвала ему все зубы.
– Дальше не пройти никак, – говорил Гришка Ясырь. – Снега по пояс… Сгинем там…
– Волчьи следы повсюду, – добавил кто-то из казаков. Мрачное молчание. Каждый в глубине души сокрушался, что поесть вдоволь снова не удастся, и сколькие умрут еще этой ночью?
Асташка повел отряд обратно к лагерю. Откуда-то слева, сквозь ледяной ветер, донесся вой и тявканье. Казаки с опаской глядели туда, но из-за снега ничего не было видно, однако все понимали, что волчья стая носится где-то рядом. Голодные, они повадились приходить к поселку, а недавно загрызли двух казаков, что так же прочесывали окрестность в поисках дичи. Их обглоданные промороженные трупы нашли неподалеку…
Селение на Карачином острове, куда Ермак увел зимовать свое войско, состояло из сооруженных за минувшее лето и осень бревенчатых срубов. Сейчас они едва не тонули в снегу, на крышах их собрались целые сугробы. В тесных клетушках казаки и стрельцы переживали сию страшную зиму. Оттуда каждый день выносили мертвых и укладывали в общую яму, обнесенную, от волков, высокой оградой. Вот и сейчас, когда отряд вернулся с неудачной охоты, туда волокли три безжизненных тела…
В этих клетушках было холодно, темно и смрадно, люди, лежащие вповалку, кашляли, бормотали в бреду несвязное, тихо молились. Не сумев даже отряхнуться от снега, Архип ввалился в свою клетушку.
– Сегодня опять ничего? – спросил Мещеряк со своего места, глядя на Архипа ставшими огромными на исхудавшем лице глазами. Архип отрицательно мотнул головой и, бросив в угол пищаль, прислонился к стене и медленно сполз на пол, не сняв шубы. Кряхтя, Мещеряк переступил через лежавшего поперек больного казака, сел над Архипом.
– Совсем худо? – спросил Матвей. Изо рта его, лишившегося уже нескольких зубов, тянуло гнилостным смрадом.
– Кажется, я уже даже поесть не смогу никогда. Забыл, что это такое, – усмехнувшись краем губ, отвечал Архип. Мещеряк, нахмурившись, снял с него меховой капюшон, пальцами пошарил в его сальных жидких волосах.