Иван Петрович заметно помрачнел, откинулся на спинку резного кресла, исподлобья глядел на Мстиславского, слушал.
– Он и сам желает стать русским государем, об этом с польскими послами давно обговорено.
– Уверен, что многие поддержат тебя в думе, Иван Федорович. Но не я. Мой отец погиб от рук литвинов. Я Псков от поляков отстаивал. И сама мысль, что Баторий получит Россию без боя, за просто так, мне противна.
– А тебе, потомку суздальских князей, не противно в ногах государя валяться? В Польше знатные вельможи о таком раболепии и не ведают, ибо не видали такого никогда!
Хотел было Иван Петрович съязвить, что князь Мстиславский всю свою жизнь валялся в ногах покойного государя и не выказывал никакого недовольства по этому поводу, но, лишь усмехнувшись, промолчал.
– Придет время, и перед Годуновыми стоять на коленях будете, попомни мое слово, князь! – продолжал Иван Федорович, тряся кулаком. Шуйский поморщился, как от зубной боли.
– Ну, польскому королю возможно будет передать власть на Руси только после новой войны, кою Баторий всяко пытается вновь развязать, – ответил он. – Токмо и ты, и я, и прочие князья того не позволят, и народ не примет, тебе лучше меня это ведомо. Стало быть, ждать надобно смерти государя… А то когда будет? Ну или ежели дождаться того, кто решится измарать себя в крови этого безвредного дурака…
Он наклонился ближе к князю Мстиславскому, проговорил полушепотом:
– У нас с князем Воротынским иная мысль имеется…
Иван Федорович сразу все понял, и стало понятно, зачем к нему явился князь Шуйский. Явно не пирогов отведать! Дочь Ивана Федоровича, Аннушка, по матери – двоюродная племянница Воротынского. Стало быть… стало быть, знать решила выдать ее за государя! Иван Федорович ничего не успел ответить, как Шуйский продолжал:
– С митрополитом уже обговорено. Государя с Ириной развести – плевое дело. Ирину Годунову – в монастырь, дочь твою – в царицыны покои… Окроме нее кто еще достоин стать государыней?
И вскоре он ушел, посеяв смуту в душе старого боярина. Вечером Иван Федорович поведал о разговоре с Шуйским сыну Федору.
– Мы о том давно говорили с Андреем Шуйским, что большей чести нашему роду и быть не может! – пожав плечами, ответил Федор.
– Стало быть, за моей спиной, без моего дозволения… – начал вдруг закипать Иван Федорович. Небрежность, с коей Федор сидел перед отцом, откинувшись в кресле и закинув ноги в щегольских высоких сапогах – одна на другую, – пропала мигом. Он оробел, как-то съежился весь, но отвечал спокойно: