Повода уходить в сторону пока не было, и все же поведение незнакомцев настораживало… Какого черта они лежат возле туши третий час, так и не сняв шкуру? До костра оставалось метров двести. Худой встал, с ружьем наперевес, крикнул сипло:
– Кто такой? Чего надо?
Алик остановился, тяжело дыша, закричал срывающимся голосом:
– Здешний травник, хочу перевалить в соседнюю падь.
Худой обернулся ко второму, о чем-то переговорил с ним. Алик выругался, закурил и зашагал вдоль по склону, не набирая высоту и не спускаясь вниз. А когда вышел на седловину, разделявшую два распадка, увидел тех двоих, поднимавшихся к перевалу. У елки, там, где они сидели, еще дымил костер, и беспомощно стыла брошенная туша. Алик постоял, раздумывая, и направился к ней.
Марал-рогач лежал на боку. С окровавленной головы были срублены панты, живот вспорот, взята только печень. Чикиндист подкинул хворост на тлевшие угли и вытащил нож – не пропадать же добру.
Он провозился возле туши часа три: ободрал и расчленил марала, уложил мясо в шкуру, спрятал в камнях возле снежника. Пока работал, сварился полный котелок сочной мякоти с ребер, а на углях испеклась грудинка. В полдень Алик наелся душноватой весенней маралятины, разлегся на солнце, лениво прикидывая, что нужно сделать, чтобы не пропало мясо.
Чуть кровоточил палец, порезанный при шкурении. Алик отхватил ножом манжету новой рубахи – зачем летом длинные рукава? Присыпал рану золой и туго перевязал. Пора было что-то делать, но не хотелось. Лежать бы вот так, рядом с мясом, дремать, снова есть и опять впадать в дрему, как хищнику после удачной охоты. Алик с усмешкой подумал: «И угораздило же родиться человеком!» Нехотя поднялся, собрал рюкзак. Прихватить с собой ляжку или лопатку марала не решился: места были незнакомые, охота запрещена.
Наверное, в сознании каждого зверя есть представление об идеальном логове и об идеальном месте для него. Есть нечто необъяснимое в том, что заставляет медведя устраивать берлогу там, где никогда не выберет логово волк. За последние десять лет жизни в горах Алик строился трижды и каждый раз искал одно и то же: сухую поляну возле ручья, где лес и скалы. Распадок, куда он перевалил, вполне подходил для жизни и заработков, но Алик даже не стал спускаться в него: прикинул, сколько там можно нарезать эфедры, и пошел по склону к реке, чтобы ее берегом вернуться к лагерю. Здесь лес был слишком далеко от устья ручья, а жить на солнцепеке среди колючих кустарников и осыпей ему не хотелось.