– Но ведь моё противоречие не постулат, не аксиома. Не нужно никому ничего доказывать, тем более, все что хотел сказать, я сказал – мне дали времени достаточно. И если попытаться еще его докупить, добрать часы, дни, годы – будут ли они теми самыми, ради которых я продлю свой путь? – Он задумался и посмотрел вверх, туда, где ультрамарин неба приблизился, опуская объемные ватные облака к самой земле. Селезневу нравилось близость неба, нравилась эта легкость, и в противоположность этому профессор сильно переживал из-за мыслей о холодной, влажной и тяжелой земле. И все же его выбор был неизменным. – Вряд ли мне сделают еще один подарок. Мехатронное сердце может и продлит жизнь, но это вовсе не значит, что оно сохранит мой рассудок и остроту ума. Сохранит душу.
В грудь изнутри вонзилось острием кавалерийское копье, пробивая костную твердь, вырываясь сквозь глотку криком боли. Селезнев схватился за место, куда ударили, пытался остановить поток сокрушающего приступа, но было поздно! Не хватало воздуха, в глазах жирные головастики разматывали короткими хвостами, а в голове набат гудел мартеновскими печами. И он мог поклясться, что уже чувствовал обжигающий жар плавилен.
Кровавые головастики заслонили свет, пришла темнота, а потом бескрайний свет, в котором он увидел. Бесконечность в черной точке, на которую, если посмотреть под другим углом, можно понять, что это стержень, протянувшийся в исключительную безграничность. Но, все же предел был. Он там, глубоко "внизу" или где-то еще, выделялся опорой, и если присмотреться, то можно понять, что точка трансформировавшаяся в стержень, снова перетекала в точку. Но только теперь простого места ей было мало, и потому она сначала была масляным нефтяным пятном, а после лужей. Через минуту – это чернильное море и затем безбрежный океан. От горизонта до горизонта одна сплошная обсидиановая черная точка. Профессор вернулся взглядом на начало, на маленькую точку, из которой вырос стержень. И на ней, в самом её центре, что-то разглядел. Что-то голубое на угольно-черном. Он постарался сфокусироваться – внутри черного блестела и поворачивалась крохотная нежно-голубая планета. Одинокая. Потерянная.
В грудь ударили с новой силой, выбивая остатки воздуха. В воздухе, зависая печатными словами, зазвучала речь могучего существа: