С почтением,
Жан-Мишель Пуатье,
Адвокат, член братства Пигмалион.
Закончив чтение, Жюли молча провела пальцами по экрану, потом – по виску. Глаза у неё вспыхнули. Щёки залил гневный румянец.
– И когда вы, месье Пуатье, благородный хранитель тайных перстней, собирались мне об этом рассказать?! – выстрелила она. – Что ты, оказывается, не только адвокат, но и член братства Пигмалион? Что у тебя золотой перстень и ты можешь требовать, прости господи, эликсир бессмертия от кого угодно?!
Жан поднял брови, не меняя позы. Его голос прозвучал примиряюще, но с ледяным оттенком:
– Ты давно не поднимала тему братства. А если бы спросила – я бы, конечно, все рассказал. Перстень мне передал друг в Москве. У него чешская часть архива – документы, печати и всякая красота.
Жюли сузила глаза:
– То есть ты и не думал мне об этом говорить, если бы я не увидела это письмо?
– Да брось, – Жан усмехнулся. – Если бы это было критично – ты бы давно всё узнала. У тебя ведь нюх.
– У меня не нюх, а терпение, – процедила она. – И оно, похоже, заканчивается.
Жюли шумно выдохнула и сцепила руки на груди.
– Хорошо. Допустим, верю. Но, может, у тебя есть ещё какие-нибудь «мелочи» по Пигмалиону? Тайные рукописи? Посвящения? Ключи от тридцать третьей двери в Ватикане? Или пока хватит откровений?
Жан выдержал паузу, пристально глядя ей в глаза. Усмехнулся – коротко, без тени веселья:
– Может быть. Всему своё время.
Он наклонился вперёд, сменив тон на жёсткий:
– А теперь займись билетами. И успокойся. Иначе я вообще перестану делиться информацией.
Жюли сверлила его взглядом, губы сжались в тонкую линию. Потом – глубокий вдох, и вдруг: выдох облегчения.
– Ладно. Согласна. Занесло меня. Натура, видимо, художественная. Или нервы ни к чёрту.
Она махнула рукой, откинулась на спинку кресла и рассмеялась – устало, с иронией.
– В любом случае, поздравляю. Наличие перстня меняет дело. Интересно, у твоего московского друга случайно не завалялся перстень и для меня? Хотя бы серебряный?
Она внимательно посмотрела на него, в голосе – всё ещё раздражение, но уже приглушенное.
– Хотя стоп… зачем я спрашиваю? Ответ я, кажется, знаю заранее: «Ты – женщина, и в Пигмалион тебя не примут, не по традициям, извините, мадам. Сексизм в чистом виде».
Жан лениво усмехнулся. Отвечать не стал.
Мыслями он был уже в Риме.