Шакир акя и Мехри опа были старше родителей Мумина, совсем не намного, но у узбеков, будь они старше хоть на полгода, их непременно называли на Вы и обращались опа и акя, проявляя уважение. Но они были настолько близки, что позволяли обращаться с Зухрой и Батыром проще, называя на ты. Так было всегда, тем более и родители росли на одной улице.
Эркин вернулся глубокой ночью, через месяц после возвращения Мумина и нетерпеливо постучался в деревянную калитку своего дома, по которому тосковал долгих четыре года, вспоминая родной дом, улицу, родителей, между боями, сев писать очередное письмо домой. Мехри опа спала чутко, тем более, в конце сентября дни в Ташкенте стояли жаркие и ночи тёплые. Услышав стук в калитку, женщина, проснувшись, вскочила и спустилась с топчана, сердце в её груди так сильно билось, словно было готово выскочить, разорвав грудную клетку. Проснулся и Шакир акя, сестра Эркина спала в доме, девочка подросток, но спать во дворе, даже поодаль от родителей, не полагалось. Подбежав к калитке, трясущимися от волнения руками, женщина открыла её и буквально упала в объятия сына. Шакир акя, проснувшись, подошёл следом за женой и просто обнял их обоих, уткнувшись лицом в плечо сына, вдыхая запах дыма и пота от гимнастёрки.
– Сыночек! Родной мой! Наконец ты вернулся! Хвала Аллаху, ты вернулся! – восклицала бедная женщина, едва держась на ногах.
Спросонья, услышав стук и тут же вскочив с места, она дрожала всем телом и плакала от радости.
– Ну всё, мать, успокойся. Сын вернулся, утри слёзы и давайте присядем на топчане, – сказал Шакир акя, отходя от жены и сына.
– Ойижоним мани (мамочка моя), адажон (папочка), как же я по Вам соскучился! Столько раз представлял себе нашу встречу, столько раз видел во сне наш двор, – обняв мать и проходя вместе с ней к топчану, сказал Эркин, сняв с плеч вещмешок и бросив его на топчан.
– Ты вернулся и большего счастья нет, сыночек, садись, устал ты с дороги, а я самовар разожгу, – ответила Мехри опа.
– Может соседям сказать? Они ведь тоже ждали тебя, – спросил Шакир акя.
– Ночь сейчас… лучше утром. А… Мумин… он ведь вернулся? – осторожно спросил Эркин.
– Вернулся! Ещё как вернулся! Хвала Аллаху, руки-ноги целы и у него, и у тебя! Сын Садык акя без обоих ног вернулся, они рады, что живой. Все рады, пусть без ног, но ведь живой! А сколько людей похоронки получили? Проклятая война! Стольких сыновей и дочерей, отцов и братьев забрала! А как же ты, сынок? Как ты воевал? Аллах милосердный, слава Тебе, ты вернулся целым и невредимым, – не переставая гладить сына по плечу и руке, говорила Мехри опа, целуя поверх гимнастёрки.