Солнечный луч скользит по наручникам. В следующий раз здесь будет звучать скрипка.
И я уже ненавижу себя за то, как жду этого…
Она уходит в свою реальность оставив после себя игру света и ветра на волосах, а я, возвращаюсь в свою.
Дверь закрывается. Свет гаснет. Охранники хватают меня под локти, их пальцы впиваются в больничную робу, но я уже не здесь.
Я – в том моменте, где её волосы колыхались, как тёмное море с лунными дорожками.
Где скрипка была обещанием, а не оружием. Где она смотрела на мой лабиринт и, кажется, видела выход, который я сам не нарисовал.
Она вернётся.
Коридор. Камера. Холодный пол под босыми ногами. Я сжимаю кулаки, пока не заболят костяшки, и глухо смеюсь.
Я тоже буду ждать.
А пока – ветер в решётке окна напевает ту мелодию, которую она, может быть, сыграет. И я слушаю.
Впервые за долгие годы – слушаю.
____________
Идеально чистая белая плитка.
Футляр чёрный, лакированный, с холодным блеском.
Я не смотрю на него – только чувствую. Как будто он излучает тихое напряжение, как наэлектризованный воздух перед грозой.
Наручники сегодня тугие.
Металл впивается в запястья, но я не шевелюсь. Солнечный зайчик ползёт по полу, дотрагивается до её туфель, потом – до футляра.
Я медленно поднимаю взгляд.
Её пальцы лежат на защёлках.
Те самые, что обещали что-то острое.
– Играй, – говорю я. И это звучит почти как приказ.
Она щелкает замками. Я не дышу.
«Бах. Chaconne.»
Смычок врезается в струны, и первый аккорд бьёт мне в грудь, как удар. Я сжимаю кулаки, наручники впиваются в кожу, но боль теряется где-то в вибрации воздуха. Она играет. И это…