Черное море обладает каким-то особым очарованием и подводной фауны, и прибрежной флоры. А пляжи его с мелкой галькой, крупным желтым песком пополам с почти растворившимися ракушками и такими приятными мне с детства ароматическими саше из морской соли и припущенных водорослей всегда возникают в сознании, когда необходимо уйти из дискомфорта окружающего мира и погрузиться в релакс вообра-фэнтези. Хотя бы умосозерцательно.
Много позже, накануне перестройки, именно из-за желания быть поближе к Черному морю я переехал в уездный город Краснодар. И хоть его и называют "собачкиной столицей" с легкой строки Маяковского, но он, конечно, никакая не столица, а губернский транзитный узел по дороге на курорты. С завышенными порой столичными амбициями, количеством военных пенсионеров и жаждой воинских почестей, характерных для заслуженного казачьего форпоста. Форпоста под названием "Наш маленький Париж".
И еще женщины! Ведь количество красивых женщин на любую душу мужского населения в Краснодарском крае всегда просто зашкаливало. Казалось, все красивые особи женского пола сговорились когда-то приехать сюда, к морю. И задержались на неопределенное время. Я обнаружил это в свою первую самостоятельную поездку на Черное море. Мне тогда было все равно, в какое место, лишь бы к морю. Червовая карта случая легла с видом Геленджика. Я говорю "червовая", потому что в ту поездку впервые в жизни влюбился.
Красавица неимоверная (по крайней мере, мне такой казалась), она приехала в Геленджик на две недели из Пятигорска и, насколько я помню, сделала все, чтобы привлечь мое внимание. "Сделала все" в семидесятые годы двадцатого века в Советском Союзе означало следующее: она пристально смотрела на меня, когда мы проходили мимо друг друга. И иногда улыбалась. В поведении этой природной блондинки удивительно сочетались независимость мышления и горское целомудрие (частица кавказской крови), а в огромных голубых глазах постоянно вспыхивали нана-зарницы. Я называл их южным сиянием. А она смеялась. И смотрела-смотрела, как будто звала куда-то.
Девочка-дриада, она в мгновение ока могла буквально взлететь на любое дерево. И дразнила меня потом сверху, обезьянка, смеясь над моей приземленностью. Впрочем, спускалась так же быстро, не давая возможности побывать на этих, недоступных для меня высотах. И всегда, когда ее образ являлся мне раньше, да и сейчас, когда вспоминаю её, она появляется на фоне большого дерева. Дуб, платан, может, кедр – ощущение сильной древесной энергии. Она питалась ею.