Все это происходило в детско-юношеском санатории с на редкость замысловатым названием "Солнце", отдых в котором после юношеской травмы ноги мне настоятельно посоветовал знакомый врач нашей семьи. Впрочем, замысловатость творческого полета при любой идеологии не в чести. А в советский период, на который пришлось мое детство, идеологическая доминанта как клейкая липкая масса обнимала, пронизывала и сковывала все и вся в нашей жизни. Престидижитаторы от идеологии подверстывали ее везде (чаще всего, конечно, в свою пользу) и как заправские пастухи щелкали ею у всех перед носом словно кнутом или арканом.
Теперь же все и вся обнимает, пронизывает и сковывает постоянно стреноживающая нас меркантильно-экономическая составляющая. И какие бы эмоции ни печалили от этого наш разум, именно деньги теперь решают всё.
Мне было пятнадцать, девочке – четырнадцать и мы десять дней предавались любви – везде ходили за ручку, вместе плавали в море и иногда целовались. При прощании, как водится, плакали и обещали писать друг другу письма каждый день, пока не встретимся, чтобы жить вместе. Кстати, нужно сказать, что наши чувства были-таки сильны – мы переписывались (правда, все реже и реже) почти два года и все это время я втайне от родителей копил мелкие деньги, мечтая сюрпризом съездить к своей дриаде. Но на такой сюрприз все не хватало то денег, то времени. Потом она уехала учиться на врача в большой и кипящий соблазнами столичный город Киев и буквально через год вынуждена была (залетела) выйти замуж. На чем наша переписка и завершилась. А кубышку (двадцать четыре рубля советскими купюрами на билет до мечты) меня "на слабо" сподвигнули пропить мои посвященные в секрет друзья.
Пили жестко – десять бутылок портвейна "777" на четверых, а потом еще водки. Но водку я уже не помню, потому что "добрые самаритяне" принесли меня домой, положили на коврик, позвонили в дверь и убежали пить дальше (сколько себя помню, всегда удивлялся луженым желудкам друзей).
Правда, еще через два года она дозвонилась мне в Ташкент и сообщила новость. Оказалось, она уже развелась и вернулась в Пятигорск, потому что бывший киевский муж оказался гадом, бабником и маменькиным сынком (помню, меня поразило, что в лексиконе моей ненаглядной когда-то блондинки
появились еще и малоприличные уличные эпитеты). Так что теперь она совершенно свободна (если не считать незначительного отягощения в виде ребенка) и просто жаждет меня видеть, а я ловил себя на мысли, что абсолютно не узнаю даже голос своей собеседницы и разговариваю с не знакомой мне женщиной, откуда-то знающей мое имя, но не имеющей ничего общего с моей морской любовью пятилетней давности. Говорят, когда женщина становится матерью, у нее совершенно меняется характер вплоть до изменения психотипа. Может быть, четырнадцатилетняя дриада, вдохновившая меня на множество стихотворений (да-да, я писал ей стихи), была всего лишь прекрасной "гусеницей"? Как бы там ни было, но бабочку, отрихтованную взрослой жизнью, я увидеть не захотел.