И вот эта стройная, самовлюбленная и горделивая девушка, можно сказать, взяла под свою опеку одинокую Констанцию.
Незадолго до выпуска написала отцу письмо с просьбой приготовить комнату и для Констанции, ибо теперь она будет жить с ними и будет ее компаньонкой.
Даже, ещё не получив ответа из дома, Эльвира уже объявила всем о своем намерении и приказала подруге собирать вещи в дорогу.
Никто и не сомневался, что будет так, как она решила.
Отец был вдовцом и баловал свою единственную дочь.
Констанция же попыталась отнекаться, но не тут-то было. Эльвира повела бровью, оглядывая жалкие пожитки соседки, и решила, что потом в поместье найдет ей наряды куда приличнее.
На этом и поставили точку.
Надо сказать, что мать настоятельница недолюбливала зазнайку Эльвиру и даже была рада ее поскорее спровадить. Острый ум и наблюдательность этой девчонки всегда подмечали то, на чтобы совсем не хотелось обращать внимание, и это ставило учителей в нелицеприятном свете.
Но и самой Эльвире тоже изрядно поднадоело это затворничество. Хотелось свободы, хотелось домой, оседлать скаковую лошадь и мчаться по полям, стрелять, как в детстве, из лука по голубям, а потом с егерем их жарить на костре.
И до всего этого оставалось ровно несколько дней. Их она начала отмечать мелом на стене у своего изголовья. И чем быстрее приближался срок освобождения, тем веселее она становилась и тем грустнее становилась напуганная неожиданным будущим Констанция.
Монахини молились, благодаря за то, что теперь некому будет втаптывать в грязь при всех их невежество.
Наконец наступил четверг. День причастия.
По обыкновению все слушательницы и студентки отправились на исповедь. Был приглашен преподобный Петр из собора Святых мучеников Петра и Павла. Он должен был опросить девушек о их планах и задать им правильное направление, напутствуя как следует поступать, чтобы не опозорить семью и не гореть в аду.
Девушки боязливо подходили к исповедальне, вставали на колени и в решетку приглушённым голосом, смущаясь и краснея, говорили о своих надеждах. Многие из них хотели замуж, другие мечтали блистать при дворе. Петр кого журил, кого убеждал быть осмотрительнее. Но когда дошла очередь до Эльвиры, она встала на колени и сказала, не дожидаясь разрешения начать:
– Знаете, падре, что я вам скажу. Все это время, что я тут провела, кажется мне потерей моей жизни. Вне этих стен я научилась бы большему, я уже бы смогла руководить имением и управлять фабриками отца. А теперь вы настаиваете, чтобы я сидела у окна с вышивкой и отдала правление какому-то выскочке, за которого меня отдадут. Не давать женщинам самим решать как и с кем им жить – это кощунство. Из-за их бесправия и рождаются такие несчастные брошенки, как Констанция. Лучше уж жить в грехе, но полном любви, чем жить без совести, но соблюдать видимость набожности.