Мы звенели, как струны в рояле, прижимаясь к друг другу как можно крепче, кровь бешено колотилась в горле, руки метались и находили знакомые родинки, упругие груди, гладкие бедра, и казалось не существовало силы, способной нас разделить…
Потом я курил, голова Лены лежала на моей груди, ногу она закинула мне на живот. Лена подняла голову и улыбнулась знакомой улыбкой.
– Старинов, сам то в спортивных трусах, а на бедного Вальку подштанники напялил!
– Он их выбрал добровольно – усмехнулся я. Она свернулась калачиком у меня под боком, зевнула.
– Я посплю, ладно?
– Конечно, счастье мое, ты сегодня вымоталась.
– Дааа – зевая ответила Лена – не каждый день оживаешь после смерти.
Она спала, а я тихонько гладил ее по волосам. Лежал рядом и думал. Ну вот, вроде все неплохо, Лена рядом, друзья рядом, есть деньги, профессия, хоть и незаконная, что еще нужно для счастья!…
Я очень любил свою жену. Люблю ее до сих пор, и буду любить всегда. И Лену тоже люблю. Когда умер, надеялся что здесь найду Людочку и Лёшика. Не получилось. Но нашел Лену. Наверное это судьба.
Осторожно вылез из под одеяла и пошлепал на кухню, где полуголые Винни и Наташка вдвоем уплетали ветчину и хлеб с сыром. Винни был в белых подштанниках, Наталья сидела у него на коленях.
– Чего не спите? – удивился я.
– Уснешь тут с вами – смеясь ответила Наташа. – Ваши вопли, любовнички, наверное и на улице были слышны.
– Ага – подхватил Валька – разбудили нас, ну мы и…
Наталья с улыбкой приложила палец к его губам.
– Тоже? – обрадовался я. Наташа неопределенно покрутила головой.
– А чего вы всухомятку то? В холодильнике вино хорошее есть, рислинг немецкий.
– Где именно?
– Наташ, тут такая кнопка – я подошел к холодильнику и открыл дверцу – вот здесь. Нажимаешь – и опа!
В нижнем отделении, посверкивая золотой фольгой, показались горлышки бутылок.
– Рислинг или шампанское?
– Давай рислинг! – махнул рукой Винни.
Мы сидели на кухне, смотрели друг на друга и жмурились от удовольствия. Закатное солнце деликатно заглядывало в окно, липы под окном благоухали, откуда то еле слышно доносилось патефонное "Złociste Chryzantemy"2, легкий, ни с чем не сравнимый июньский ветерок шевелил шторы и будил сладкие воспоминания, замешанные пополам с горечью…
Лучи заходящего солнца отражались от стенок стаканов, вино в их свете отливало червонным золотом, было хорошо и спокойно.