Рынок гудит, несмотря на ночь, его шум – как рой дронов, голоса торговцев режут воздух, их крики хриплые, как у ворон: "Нейрошунты! Чистые, без отката!" – орёт один, его лицо покрыто татуировками, линии мигают, как неон, его глаза пустые, как у пустышек. Толпа давит, локти людей впиваются в рёбра, запах жареной синт-еды бьёт в нос, её химический привкус смешивается с вонью пота и сточных вод, которые текут в канаве вдоль рынка, их пена белёсая, как больная кожа. Женщина с татуировкой "Духи" на шее стоит на ящике, её татуировка светится синим, линии пульсируют, как код, она орёт, её голос пронзительный, как сирена: "Конец света близко! Духи видят нас! Они знают правду!" Её глаза дикие, полные безумия, её пальцы дрожат, покрытые грязью, как будто она копалась в каналах.
Нищий сидит у палатки, его тело сгорблено, как старое дерево, имплант вместо правого глаза мигает красным, его линза треснула, из-под неё сочится масло, чёрное, как смола, он бормочет, его голос дрожит, как сигнал с помехами: "Духи… они в коде… мой брат видел старика, а наутро его нашли мёртвым… в канале… с выжженным имплантом…" Я замираю, холод пробирает до костей, как будто кто-то вылил на меня воду из каналов. Старик? Мой старик? Я делаю шаг к нищему, его запах – смесь грязи и синт-еды – бьёт в нос, я наклоняюсь, мой голос хрипит от пыли: "Какой старик? Где твой брат его видел?"
Он отползает, его руки дрожат, он прячет лицо, его голос становится тише, как шёпот: "В сетях… он говорил… старик с молнией… он знал его имя… он знал всё…" Нищий замолкает, его глаза, один пустой, другой мутный, смотрят в пустоту, как будто он видит каналы, где его брат растворился. Я отступаю, сердце колотит, как молот, толпа шумит, кто-то шепчет за моей спиной, его голос низкий, как гул дрона: "Север переписывает людей… импланты стирают тебя… мой сосед вчера говорил сам с собой, а утром – пустой, как дрон…" Я оборачиваюсь, но шептун исчез в толпе, его слова остаются, как заноза, вгрызаются в сознание, как код.