– Маму – после – на Новодевичьем схороню, – призналась дочь, гордо глянув.
Оба на лыжах, очень высоким левобережьем средней Оки, над поймой, тихо шагали. Сгинуло кладбище, а потом деревня; разве что дым от труб долго виделся.
– Пап, смотри! – Даша палкой махнула в сторону вихря возле обрыва.
– Смерч, – заключил он. – Ветер мотает снег.
Щёки дочери – меж кудрявыми, в цвет ржи, прядями. А глаза с синевою; губы эффектные; зубы ровные… Дочь вошла в формы женщины: грудь достаточна, бёдра крепкие. Он смотрел, как художник. Дочь он любил художественной любовью так же, как кровной; впрочем, любил бы и некрасивую, знал он, – всякую. Вместе с тем он отец был странный. Он искал не как есть вокруг – но как всё бы могло быть; он рвался в тайное, в прикровенное, в сущность жизни. В нём вдруг сбивался ход здравомыслия и он мыслил вне смыслов, метафизически. Он хотел Даше счастья, – но не такого, что, вот, богатство, муж, дом и дети, выводок «бэбиков». Он мечтал, чтоб дочь вырвалась в Истину. Но она прагматична и приземлённа.
– Глянь, папа! Что там?
Двинулись к месту, где у обрыва над беспредельной окскою поймой в плотном снегу был круг, вертящийся снежным, то ли стеклистым крохотным вихрем. Вновь возник мóрок зрительных зыбких сущностей.
– Смерчи бродят, а этот крутится, как на якоре… В нём что, снег? Может, в нём и не снег? – Дочь вздумала тронуть левою лыжей край завихрения.
Он сдержал её и, заметивши точку в снежных пространствах, тихо изрёк: – Не надо, это опасно, – зная, что больше он для неё не бог, как в детстве или в отрочестве, когда он с ней гулял, водил по театрам либо возил на море.
Дочь улыбнулась. – Думаешь, бомба? канализацию прорвало? пришельцы? Папа, здесь глушь, кулички! Вечно боишься… И вот поэтому ты курьер… за сколько? триста три бакса?
Он покривился, но не от слов. Боль вторглась мозг и давила. В том числе точка, к ним приближаясь, дёргала мозг крючками. В нём стали лопаться струны сил; казалось, будто пришла погибель – но бежать некуда и всё зря, жизнь кончена. Он внезапно устал смертельно и отшатнулся с немощным хрипом:
– Льву, Даша, сунула бы ты руку?.. – Это сказав, он смолк. Все доводы зряшны и несравнимы с тем, чтó он чувствует, даже лишни с этой минуты, понял он, отступая от круга возле обрыва.
Дочь углядела чёрную точку, мчащую к ним под рёв, и вскрикнула. Это был снегоход – знак «кульности» (от английского «cool»), «прикольности». Круг тотчас был забыт: «крутой» снегоход вёз «мэна» (сленг поколения), кто «оттягивался» в снегах, столь редких из-за глобального потепления.