Она плакала, не желая его слушать, приговаривая:
– Андрюшенька, мальчик мой! – Затем поднимала глаза на Евгения Александровича, умоляя дать ей увидеть сына, погладить его руки, его волосы. Дать ей выговориться и поплакать.
Старый хирург не выдержал – жалость сжимала его сердце, и он сдался.
– Хорошо, я даю вам ровно десять минут. При условии, что вы не будете плакать. Андрея нельзя расстраивать. Я буду рядом и выпровожу вас немедленно, если вы не сдержите своего обещания. Вы меня понимаете? Вытирайте слезы и следуйте за мной.
На свидание матери с сыном, разлучённых нелепым, страшным случаем, смотреть без слез было невозможно, и Евгений Александрович тихо вышел в коридор, оставив Анну Николаевну наедине с сыном.
Она, уронив голову на грудь сына, гладила его податливые, шелковистые волосы и молчала. Она боялась расплакаться, повторяя про себя ласковые слова. Душа Андрея плакала, но он крепился, боясь выдать себя и свои неимоверные возможности. Он боялся, что психика матери не выдержит, и вряд ли он сможет вмешаться в процесс, ещё ему неведомый. Он ругал хирурга за его слабость, а себя за беспомощность.
Каким бы ни был ты великим,
Всей сути мозгом не объять,
С растерянным в раздумье ликом
Своё бессилие признать.
Все были удивлены чрезмерной опекой Евгением Александровичем над неподвижным и, казалось, неинтересным клиентом. Ажиотаж вокруг его изобретения постепенно стих. Желающих он принимал редко и с неохотой. Цена за омоложение была неимоверно высокой, но очередь росла быстро, как и недовольство в ней, а параллельно и среди начальства. Он был упрям, игнорировал приказы и просьбы. Пропадал часами в палате у больного. Что он там делал – никто не знал.
Ровно через неделю он показал результаты «своей» работы. Все были поражены тонким искусством, можно сказать, великого хирурга, но радости на его усталом лице никто не увидел.
Статьи о феномене, произошедшем в клинике, заполнили страницы всех газет. Фотографии Евгения Александровича и его пациента мелькали везде. Репортажи были так часты, что раздражали не только Евгения Александровича. Чрезмерная слава стала ему в тягость. Он был бы не прочь уйти в отпуск, но беспокойство, что потеряет связь с Андреем, останавливало его, и эта безысходность замкнутого круга давила на психику, угрожая разрушить её окончательно.